Я беру ноутбук и начинаю свои поиски, в первую очередь – на фейсбуке. И тут же сталкиваюсь с неожиданными трудностями. Я так давно не заходила на фейсбук, что мне только с третьей попытки удается вспомнить свой пароль.
Наконец-то залогинившись, я первым делом вижу свою старую фотографию профиля. Сделанную во время отпуска. Мы с Эндрю в Диснейленде. Стоим на главной улице, я обнимаю его за талию, его рука у меня на плече, а за нами возвышается замок Золушки.
При виде этой фотографии я застываю, тем более что оригинал я сожгла, когда узнала об измене Эндрю. Кажется, будто я увидела привидение. Мы съездили в отпуск один-единственный раз, да и то едва могли себе его позволить. Но тогда мне казалось, что оно того стоит. На фотографии мы выглядим такими счастливыми. Мы действительно были счастливы. По крайней мере, я была. Может, Эндрю уже поглядывал налево. Может, он уже нашел себе другую, а я пребывала в блаженном неведении.
Я удаляю фотографию и оставляю пустой аватар. Он лучше отражает нынешнее положение дел.
Покончив с этим, я ввожу в поисковую строку имя Ингрид Галлагер, пытаясь припомнить, что она рассказывала мне о своих путешествиях. Я сужаю поиск до Нью-Йорка, Сиэтла и Бостона и нахожу двух Ингрид Галлагер. Ни одна из них не похожа на мою Ингрид.
Я открываю Твиттер, и цикл повторяется. Много Ингрид Галлагер, но нужной среди них нет.
Потом я беру телефон и захожу в инстаграм.
Наконец-то успех.
У Ингрид Галлагер есть аккаунт.
На фотографии профиля ее волосы окрашены в голубой от корней до кончиков. Яркий оттенок напоминает мне сахарную вату.
Я просматриваю ее фотографии и чувствую укол разочарования. Ничего, что могло бы мне помочь. Плохо освещенные фотографии еды и селфи, сделанные под странными углами. Последняя фотография – селфи из Центрального парка; за левым плечом Ингрид виднеется краешек Бартоломью.
Селфи было сделано два дня назад, возможно, в то самое время, когда Лесли показывала мне квартиру. Может, Ингрид была среди прохожих, на которых я смотрела сверху. Может быть, даже можно разглядеть на фотографии меня – смутный силуэт в окне двенадцатого этажа.
Вместо подписи Ингрид просто поставила три розовых сердечка.
Фото успело собрать пятнадцать лайков и один комментарий от юзера по имени Зик:
Поверить не могу, что ты вернулась в Нью-Йорк и не написала мне.
Ингрид ничего не ответила, но мне приятно знать, что у нее есть хотя бы один приятель в городе. Может, она уехала к нему. Я рассматриваю фотографию его профиля. Спортивная кепка, клочковатая борода и скейтборд на половину кадра – по одному фото я понимаю все, что нужно.
Я лишь убеждаюсь в своей правоте, когда просматриваю его галерею. Большинство фотографий – селфи. С голым торсом в ванной. С голым торсом на пляже. С голым торсом на улице, с краешком боксеров, выглядывающим из-под джинсов. Последнее селфи с голым торсом снято этим утром, в постели с женщиной. В кадре видно только немного ее плеча и рассыпавшиеся по подушке длинные волосы.
Светлые. Ни следа голубой краски. Точно не Ингрид.
Я все-таки отправляю Зику сообщение на случай если Ингрид решила с ним связаться.
Привет, я соседка Ингрид. Пытаюсь ее найти. Ты не говорил с ней? Не знаешь, где она может быть? Я волнуюсь за нее.
Я оставляю свое имя. Телефон. Прошу мне позвонить.
Потом я возвращаюсь к аккаунту Ингрид, надеясь, что старые фотографии подскажут мне, куда она могла пойти. На предпоследнем фото крупным планом изображены ее ногти, покрашенные ярко-зеленым. Оно было сделано пять дней назад. В подписи процитированы слова Салли Боулз из «Кабаре»
[7]:
«Если я, к примеру, покрашу ногти в зеленый цвет – а я действительно крашу их в зеленый цвет – и кто-то спросит у меня, почему, то я отвечу лишь: “Потому что мне так нравится!”».
Семь лайков. Ни одного комментария.
Мое внимание привлекает следующее фото, снятое восемь дней назад. Снова рука Ингрид крупным планом. Ногти покрашены нежно-розовым. Цвет спелого персика. Ее рука покоится на книге. Сверху торчит красная закладка. Между пальцами можно рассмотреть знакомую обложку – Джордж на углу Бартоломью. Обрывки знакомого названия, напечатанного не менее знакомым шрифтом.
И неожиданная подпись от Ингрид:
Я тоже встретила автора, не особенно-то она была счастлива. Но, судя по фотографии, Грета и Ингрид либо дружат, либо, по крайней мере, знакомы. А значит, есть шанс, что Грета может мне помочь.
Вздохнув, я беру оставшуюся бутылку вина, выхожу из квартиры и направляюсь к лестнице.
Придется нарушить еще одно правило Бартоломью и навестить Грету Манвилл, как бы сильно это ни действовало ей на нервы.
14
Я стучу в дверь квартиры 10А, но так тихо, что звук теряется за взволнованным стуком моего сердца. Так что я решаю постучать еще раз, погромче. Из-за двери раздаются шаги и недовольное:
– Я слышала в первый раз, черт побери!
Наконец дверь приоткрывается. Из узкой щелки на меня глядят сощуренные глаза Греты Манвилл.
– Снова вы, – говорит она.
Я показываю ей бутылку вина.
– Я принесла вам кое-что.
Дверь открывается чуть шире – я вижу, что Грета одета в черные брюки и серый свитер. На ногах у нее розовые тапочки. Она нетерпеливо постукивает левой ногой, глядя на бутылку.
– В качестве извинения, – говорю я. – За то, что побеспокоила вас вчера. И сейчас. И, возможно, в будущем.
Грета берет бутылку и разглядывает этикетку. Должно быть, вино соответствует ее стандартам, потому что она не морщится. Нужно поблагодарить Хлою, что не подарила мне напоследок вино «по выгодной цене». Грета отходит от двери, оставляя ее открытой. Я колеблюсь на пороге и вхожу, только услышав ее голос.
– Можете зайти, можете убираться. Мне все равно.
Я решаю войти, и Грета кивает. Она поворачивается и молча идет по коридору. Я иду следом, украдкой рассматривая квартиру, планировка которой заметно отличается от моей. Комнат здесь больше, но они меньше по размеру. Оглянувшись, я вижу несколько дверей, ведущих, надо полагать, в кабинет, спальню и, возможно, в библиотеку.
Хотя всю эту квартиру можно назвать библиотекой. Книги здесь повсюду. На полках в комнате напротив входной двери. На приставных столиках. В опасно кренящихся стопках на полу. Даже на кухонной стойке лежит книга – раскрытая корешком кверху Маргарет Этвуд в бумажной обложке.
