Le Calice D’Or.
Вот как назывался этот культ.
Золотая Чаша.
Я пролистываю книгу и нахожу нужный фрагмент.
В дни раздора, во времена, охваченные войной или чумой, многие находят утешение в вере, в то время как другие поддаются очарованию дьявольских мессий. Дамьянова верила, что, сотворив небо и землю, Бог оставил своих созданий, и в мире воцарился хаос. Чтобы выжить в этом хаосе, Дамьянова советовала своим последователям обратиться к более могущественной силе – к Люциферу, которого можно было призвать не молитвами, а кровью. Они начали проводить ритуалы, пуская кровь молодым девушкам, собирая ее в золотую чашу и выливая в огонь.
По прошествии многих лет некоторые разочаровавшиеся последователи Дамьяновой в письмах своим друзьям и близким намекали и на более ужасающие ритуалы. По словам одного из бывших последователей, Дамьянова утверждала, что, принеся в жертву девушку в ночь голубой луны, можно призвать самого Люцифера, который одарит собравшихся крепким здоровьем и удачей. Однако автор этого письма тут же признался, что не был свидетелем подобного акта, и, по всей вероятности, это была не более чем выдумка, призванная очернить Дамьянову.
В конце 1930 года Дамьянову арестовали за непристойное поведение, после чего Le Calice D’Or распалась. Сама Дамьянова утратила былую известность. Ее местонахождение после января 1931 года неизвестно.
Я перечитываю пассаж, и мое беспокойство усиливается. Я пытаюсь припомнить детали убийства служанки Корнелии Суонсон. Ее звали Руби. Это я помню точно. «Рубиновое убийство». Ее выпотрошили. Такое трудно забыть. Как и дату – убийство произошло в ночь Хэллоуина. Я даже запомнила год – 1944.
Я беру телефон и нахожу в интернете календарь фаз луны. Оказывается, ночью Хэллоуина 1944 года произошло второе за месяц полнолуние.
Голубая луна.
Мои руки начинают дрожать, но мне удается ввести новый поисковой запрос, на этот раз – имя.
Корнелия Суонсон.
Поисковик выдает длинный список статей, большая часть которых посвящена убийству. Я открываю одну из них и вижу фотографию печально известной миссис Суонсон.
Я гляжу на нее, и мир плывет у меня перед глазами, словно здание библиотеки внезапно покосилось. Я хватаюсь за край стола.
Эта фотография мне знакома. Красавица в атласном платье и шелковых перчатках. Безупречная кожа. Волосы цвета полуночной тьмы.
Я видела этот снимок в фотоальбоме в квартире Ника. Он сказал, кто она такая, но не упомянул ее имени.
Но теперь я его знаю.
Корнелия Суонсон.
А ее внучка – не кто иная, как Грета Манвилл.
40
Я отправляю Дилану сообщение.
Позвони мне, как только сможешь! Я кое-что нашла!
Проходит пять минут, но он так и не отвечает, и я решаю позвонить. В моем сознании постепенно формируется теория. И мне необходимо с кем-то ею поделиться, пусть даже я и услышу в ответ, что сошла с ума.
Но в том-то и дело – я вовсе не сумасшедшая.
Хотя в данной ситуации безумие было бы предпочтительней.
Выйдя наружу, я прислоняюсь к одному из каменных львов у входа в библиотеку и набираю номер Дилана. Мне отвечает автоответчик. Я оставляю сообщение, взволнованно шепча в трубку:
– Дилан, где ты? Я разузнала кое-что о жильцах Бартоломью. Они не те, за кого себя выдают. Мне кажется… Мне кажется, я знаю, что здесь происходит, и это по-настоящему страшно. Прошу тебя, перезвони, как только услышишь это сообщение.
Я кладу трубку и поднимаю взгляд к небу. Полная яркая луна висит так низко, что шпиль Крайслер-билдинг рассекает ее пополам.
В детстве мы с Джейн обожали полнолуния и лунный свет, проникающий в окно ее спальни. Порой мы дожидались, пока родители уснут, чтобы постоять вместе в омывающем нас белоснежном сиянии.
Теперь это воспоминание омрачают мысли о том, что делали в полнолуние члены Золотой Чаши. Еще одна частичка моего прошлого с Джейн осквернена, как и Бартоломью.
Я поворачиваюсь, чтобы зайти обратно в библиотеку, но тут звонит телефон, который я все еще крепко сжимаю в руке.
Дилан наконец-то отозвался.
Но, когда я отвечаю на звонок, то слышу незнакомый голос. Женщина говорит несколько опасливым тоном.
– Это Джулс?
– Да.
Секундное молчание.
– Джулс, это Бобби.
– Кто?
– Бобби. Из приюта для бездомных.
Тут я наконец-то вспоминаю. Бобби, добрая и веселая женщина, с которой я познакомилась два дня назад.
– Как поживаешь?
– Помаленьку. Новый день, новые мысли. Все как завещала Элеонора Рузвельт. Слушай, я не против поболтать, но позвонила не за этим.
Мое сердце, едва-едва успокоившееся, снова начинает суматошно колотиться. Кровь ускоряется в жилах.
– Ты нашла Ингрид?
– Кажется, – отвечает Бобби. – К нам пришла девушка. Похожа на ту, которая на фото. Но, может, это и не она. Выглядит гораздо более потрепанной. Если честно, Джулс, она смахивает на огородное пугало.
– Она сказала, что ее зовут Ингрид?
– Да она вообще не шибко разговорчива. Я пыталась с ней поболтать. Она меня послала.
Это не похоже на Ингрид. С другой стороны, я понятия не имею, через что ей пришлось пройти.
– Какого цвета у нее волосы?
– Черного, – говорит Бобби. – Крашенные. И очень неумело. Одну прядь она пропустила.
Я сжимаю телефон еще крепче.
– Ты ее видишь?
– Ага. Сидит на койке, прижимает колени к груди, ни с кем не говорит.
– Ты можешь разглядеть, какого цвета непрокрашенная прядка?
– Секунду. – Голос Бобби отдаляется. – Да, кажется.
– И какого?
Я задерживаю дыхание, готовясь быть разочарованной. Я привыкла не ждать ничего хорошего от жизни.
– Голубого, насколько я вижу, – говорит Бобби.
Я выдыхаю.
Это Ингрид.
– Бобби, мне нужна твоя помощь.
– Я попытаюсь.
– Не дай ей уйти, пока я не приду, – говорю я. – Любой ценой. Хоть свяжи ее, если придется. Я скоро буду.
Я сбегаю вниз по ступеням библиотеки и мчусь на 42-ю улицу. Приют в десяти кварталах на север и нескольких кварталах на запад. Я бегу, игнорируя светофоры, и мне удается добраться за двадцать минут.
Бобби ждет меня снаружи. Она по-прежнему одета в кардиган и брюки защитного цвета и стоит на некотором отдалении от группы курильщиц, с которыми я говорила два дня назад.
