Когда дым рассеивается, я вижу, что Ник добрался до самого края. Он наверняка знает, что за ним следуют полицейские, но не обращает на них внимания. Вместо этого он смотрит вдаль, разглядывая парк и лежащий за ним город.
Потом, совсем как его прадед, Николас Бартоломью прыгает с крыши.
Спустя шесть месяцев
56
– Лапша или рис? – спрашивает Хлоя, поднимая две одинаковые картонные коробки с китайской едой.
Я пожимаю плечами.
– Мне без разницы. Бери, что хочешь.
Мы сидим в ее квартире, которая на время стала моей квартирой. Когда меня выписали из больницы, Хлоя отдала ключи мне, а сама переехала к Полу.
– Но что насчет арендной платы? – спросила я.
– Не волнуйся, уже внесена, – ответила она. – Отдашь сколько сможешь и когда сможешь. После всего, через что ты прошла, я не позволю тебе спать на диване.
Но сейчас мы с ней сидим на том самом на диване, открывая коробочки с едой. На обед, а не на ужин. Рядом с нами сидит Ингрид, только что вернувшаяся с работы в магазине Sephora. Она одета в черное, но ее ногти накрашены ярко-фиолетовым. Дешевая черная краска давно смылась – теперь ее волосы сравнительно скромного пшеничного цвета с парой розовых прядок, обрамляющих лицо.
– А мне рис, пожалуйста, – говорит она. – На самом деле, вкус лапши мне нравится больше, но текстура у нее какая-то противная. Червей напоминает.
Хлоя стискивает зубы, передавая ей коробку. Если бы за терпение давали Нобелевскую премию, Хлою бы давно номинировали. Она была настоящей святой с того самого момента, как меня выписали из больницы. Ни единой жалобы.
Она терпела репортеров, целую неделю подстерегавших меня возле дома.
Терпит мои ночные кошмары, которые порой меня так ужасают, что я звоню ей среди ночи.
Руфуса, который лает на нее каждый раз, стоит ей войти в квартиру.
И даже Ингрид, которая проводит здесь почти все свободное время, хотя живет вместе с Бобби в Куинс. Хлоя знает, что мы с Ингрид навсегда связаны тем, что мы пережили. Ингрид может положиться на меня. А я – на нее. Ну а Хлоя присматривает за нами обеими.
Они познакомились, пока я томилась в плену в Бартоломью. Когда я убежала из приюта для бездомных и не вернулась, Ингрид пошла в полицию, заявив, что меня похитили сектанты. Ей не поверили.
Полиция предприняла активные действия только после того, как к ним обратилась Хлоя, вернувшись из Вермонта и прочитав мои сообщения. Один из копов познакомил ее с Ингрид. Хлоя пошла в Бартоломью и узнала от Лесли Эвелин, что я якобы съехала посреди ночи; после этого полицейским выдали ордер на обыск. Они как раз направлялись к зданию, когда я подожгла квартиру 12А.
Пожар причинил не так много ущерба, как я рассчитывала. 12А сгорела дотла, но мусорный бак помешал возгоранию в подвале. Тем не менее, я беспокоюсь, что против меня могут подать иск. Детектив, работающий над делом, в этом сомневается. Я была в состоянии шока, боялась за свою жизнь и не отдавала себе отчета в собственных действиях.
С первыми двумя пунктами я согласна. Однако я прекрасно понимала, что делаю.
– Даже если на вас действительно подадут в суд, – сказал мне детектив, – любой судья в городе вас немедленно оправдает. Учитывая, что там творилось, я и сам не прочь поджечь это здание.
По-видимому, таково общепринятое мнение. То, что происходило в Бартоломью, поражает своей незаметностью и эффективностью.
Пациенты, нуждающиеся в пересадке органа, чаще всего узнавали про Бартоломью от одного из бывших жильцов. Они приобретали квартиру через подставную фирму, переплачивая вплоть до миллиона долларов.
Потом они ждали. Иногда месяцами. Порой годами. Ждали временного жильца, который окажется подходящим донором. После операции пациент проводил в Бартоломью еще пару недель, восстанавливая силы. А от тела временного жильца меж тем незаметно избавлялись посредством грузового лифта и крематория в Нью-Джерси, крышуемого мафией.
Записи, обнаруженные в кабинете Лесли Эвелин, свидетельствуют, что за сорок лет более чем двум сотням жильцов пересадили органы от ста двадцати шести невольных доноров. Некоторые убежали из дома, некоторые жили на улице. Некоторых искали, а у некоторых не нашлось ни единого близкого человека.
Но теперь все знают их имена. Полиция опубликовала в интернете полный список. Тридцать девять семей наконец узнали, что случилось с их пропавшими родными. Это печальный, но все же необходимый конец, и я не виню себя за периодические мысли о том, что мне хотелось бы видеть в списке имя Джейн.
Плохие новости лучше, чем неизвестность.
Почти всех виновных постигло правосудие – благодаря Чарли. Он последовал моему совету и сделал правильный выбор, рассказав полиции все, что знал о том, как работал Бартоломью, кто был в этом замешан, кто там жил и кто умер.
Тех, кому удалось сбежать во время пожара, медленно, но верно находили, в том числе Марианну Дункан, второго швейцара и Бернарда. Все они признались в своих преступлениях и получили соответствующие приговоры. Вчера начался десятилетний срок Марианны Дункан. Она все еще ждет новую печень.
Последствия коснулись всех бывших жильцов и работников Бартоломью, включая лауреата Нобелевской премии, федеральную судью, а также супругу дипломата. Марджори Милтон наняла лучшего адвоката в Манхэттене, который, как выяснилось позже, однажды тоже воспользовался услугами Бартоломью. Оба они в итоге признали свою вину. Бульварная пресса чуть не сошла с ума от счастья.
Еще более неожиданным оказалось участие мистера Леонарда, известного также как сенатор Хорас Леонард из штата Индиана. Во время эвакуации из горящего здания его просто бросили на произвол судьбы. Когда его нашла полиция, он ползком пытался выбраться из палаты по соседству с той, в которой лежала я. Скорее всего, он так и умер бы там, если бы не бьющееся в его груди сердце Дилана.
Приговор мистеру Леонарду вынесут только через месяц, но даже его собственные адвокаты понимают, что он проведет остаток жизни за решеткой. Благодаря сердцу Дилана, эта жизнь может оказаться весьма долгой.
Если, конечно, мистер Леонард не покончит с собой, как сделал доктор Вагнер, которого Лесли выпустила из горящей палаты. Втроем с Жаннетт они сбежали через черный ход и разделились, после чего доктор Вагнер провел два дня в отеле, прежде чем пустить себе пулю в висок.
Жаннетт поступила иначе – она вернулась домой и сидела рядом со своим мужем, пока за ней не пришла полиция.
Лесли Эвелин поймали в аэропорту за пару минут до того, как она села в самолет, направлявшийся в Бразилию. Как единственный организатор, оставшийся в живых, она получила множество обвинений, начиная от торговли людьми и заканчивая уклонением от уплаты налогов.
Когда Лесли получила несколько пожизненных сроков, я прислала ей список правил, которым она должна следовать в тюрьме. Первым пунктом значилось: Каждую ночь проводить в камере.
