Мне вернули стакан.
— Ночь Большого Грохота — когда Горбач падает со своей верхотуры, — продолжал бубнить голос. — Ночь Желтой Воды, когда Лэри вспоминает детские привычки… Кстати, проверьте его. Он уже два круга пропустил.
Где-то в ногах кровати начали проверять Лэри. Судя по долетавшим оттуда охам и стонам, он спал.
— Штрафной рассказ с тебя, соня, — сказали ему.
Лэри зевнул, как тигр, и долго молчал.
— Одна симпатичная девчонка как-то раз попала под поезд, — донеслось наконец сипло и безнадежно.
— Все, заткнись. Можешь спать дальше.
С блаженным всхлипом Лэри рухнул куда-то, откуда его чуть раньше выкопали, и тут же захрапел. Я рассмеялся. Там, где я облился, рубашка липла к телу. Магнитофон горел красным глазом.
…если Волосатой надо что-то услышать, она делает дырку в стене, а если ей надо что-то увидеть, она посылает крыс. Рождается она в фундаменте дома, и живет, пока дом не рухнет. Чем дом старше, тем Волосатая крупнее и умнее. У нее бывают свои любимчики. Тем, кого она любит, на ее территории хорошо и спокойно, а другим — наоборот. Древние называли ее духом очага и делали ей подарки. Считалось, что она защищает от нечистой силы и дурного глаза…
Интересно, чья это история? Я не узнавал голос рассказчика. Мне даже показалось, что свет выключили специально, чтобы меня запутать. И сказки рассказывают измененными певучими голосами с той же целью.
…потому что с тех самых пор, как рыцарь прибил на стену парадной залы двуглавый череп, на него пало проклятье дракона. Старший сын в роду стал рождаться на свет с двумя головами. Говорили, правда, и иное. Что вовсе не рыцарь победил дракона в том давнем бою, а дракон рыцаря, и что в замке с тех пор поселился сам ящер в человеческом облике, оттого и не давал он в обиду своих двухголовых сыновей и любил их более одноглавых…
Крик жабы-повитухи страшен и слышен издалека. Если не знать, нипочем не поверишь, что кричит всего лишь жаба. Яйца она зарывает во влажные листья и присыпает землей. Искать их следует там, где сыро, у самых старых деревьев. Когда вылупляется маленький василиск, скорлупа яйца начинает дымиться. Но обливать ее водой и тушить нельзя, это к беде. Надо дождаться, пока она сама дотлеет. Оставшиеся черные пластинки приносят удачу, если зашить их в кожу или замшу и носить не снимая…
— Я бы не отказался от такой скорлупы, — пробормотал я, борясь со сном. — Ни у кого не завалялась? Водятся тут охотники за скорлупой василисков?
Вокруг засмеялись.
— А череп двухголового дракона тебе не нужен? — возмутился Табаки. — Ишь, какой прыткий мальчонка!
— Нет. Череп не нужен. Не хочу пасть жертвой проклятия.
— Но немного бесплатной удачи тебе не помешает? — уточнил невидимый спец по василискам.
— Кому может помешать удача?
— Тогда возьми. Но помни: теперь на тебе частичка Темного Леса. Будь безупречен в своих желаниях.
Чьи-то руки скользнули по моим волосам. Я приподнял голову, вытянул шею и по ней съехал мешочек на шнурке.
Вокруг возмущенно загалдели, не одобряя выпавшее на мою долю везение.
— Черт знает что! — крикнул Табаки.
О мой затылок стукнулось что-то маленькое, но метко запущенное. Четвертинка яблока, как оказалось.
— Сто лет тут живу, развлекаю всех как проклятый с утра до ночи, весь обтрепался и высох, и ни одна собака еще не предлагала мне поносить скорлупу василиска! Вот она, благодарность за все старания, за все годы мучений!
— Ты же и не просил? — мягко возразил даритель амулета.
По легкому ознобу, вдруг охватившему меня, я угадал в нем Слепого. Хотя голос был как будто не совсем его.
— Дерьмо собачье! — взвился Табаки. — Неужели, чтобы тебя уважали, надо клянчить и выпрашивать? Где справедливость, я вас спрашиваю?
То ли он на самом деле был до глубины души расстроен, то ли здорово прикидывался. В любом случае, мне стало неловко.
— Хочешь, дам поносить? — я уже взялся за шнурок.
— Еще чего! — взвизгнул он. — Чужой амулет! Да ты сдурел, дорогуша! Лучше уж сразу подари мне проклятый драконий копчик!
— Кстати о драконах, — вмешался Сфинкс. — Мы прервались. Как там насчет двухголовых?
— Да никак, — щелкнула зажигалка, Лорд закурил, осветив подбородок. — Я последний сын в этом дурацком роду. Как видите, у меня всего одна голова. Так что мы выродились к чертям, о чем я вовсе не жалею.
Немного ошарашенный таким окончанием сказки, я засмеялся.
— Круто. Так это было проклятие или сам дракон?
Кончик сигареты прочертил в воздухе тлеющий зигзаг.
— Понятия не имею. Знаю только легенду и что на гербе у нас двухголовая ящерица с идиотским выражением обеих морд.
— У тебя есть герб?
— На каждом платке и на каждом носке, — с отвращением признался Лорд. — Я их теряю-теряю, а они все находятся. Могу подарить на память того и другого в десяти экземплярах, плюс зажигалку. А теперь давайте о чем-нибудь другом. Что там с этими бедными придурками, плывущими по реке?
— Кто знает? — ответил Сфинкс. — Плывут себе. Может, где-то причаливают, а может, и правда их луна забирает. Дело не в них, а в речной воде…
— «Лунная дорога»! — ахнул Табаки. — Так я и знал, что это о ней, родимой!
Я мысленно вернулся к началу сказки: «тот, кто успеет напиться, станет дурачком», и уже собирался спросить, почему же в таком случае Лорд им не стал, когда его рука предупреждающе стиснула мой локоть. Почти невозможный фокус — так быстро переместиться по забитой людьми кровати. Стало интересно, сумел ли он заодно заткнуть и Шакала, или Табаки смолчал сам, но я, понятно, не стал об этом спрашивать.
— Откроем окна? — предложил кто-то. — Душно…
На другом конце кровати закопошились, зевая и прикуривая.
— Воды бы еще. Кончилась.
— Пусть Курильщик едет. Он не рассказывает.
— Курильщик не доедет.
— Я схожу, — предложил кто-то, соскакивая на пол. — Давайте бутылки.
Зазвенели бутылки. Я нашарил ту, что лежала под боком, втыкаясь мне в ребра, передал — и сразу стало легче дышать. Оказывается, она мне здорово мешала.
— Спой про сиреневый призрак, Горбач. Это красивая песня.
— Не то настроение. Я лучше спою про пойманную на месте преступления.
Меня опять толкнули и залили вином.
Не бейте меня, люди, я старая крыса,
клянусь вам, не более того!
Один лишь кусок желтого сыра.
И нет других грехов на мне,
