— Ах вот оно что! Кабан, Тополь, Завр — все они из прошлого выпуска, — догадался я, немного разочарованный таким простым объяснением. — То-то я думаю, ни одной знакомой клички.
— Ты, по-моему, нашел единственное место, где сохранились их писульки. Это еще умудриться надо было, — проворчал Черный, опускаясь на диван. При этом он поморщился и осторожно вытянул ногу перед собой.
— В спальне так тихо. Какая-то она как не своя. Ты спал, а я, что ни трогал, почему-то получалось ужасно шумно, — попробовал я объяснить свое бегство.
— Ладно, — отмахнулся Черный. — Что я, не понимаю? Проснулся как в гробу. Тишина, темень… слышно даже, как сердце стучит. Чуть не заорал с перепугу.
Представить, что такой тип, как Черный, может орать с перепугу было трудновато. Я засмеялся.
— Ага, — сказал Черный. — Не веришь.
Он достал из кармана пачку «Бонда» и закурил, а я ужасно удивился, потому что был уверен, что он некурящий.
— Вообще-то не курю, — подтвердил Черный. — Только когда совсем хреново. Как сегодня.
Курил он молча и сосредоточенно, как делал любое дело. Ел, пил, читал… В каждом действии Черного была основательность, каждое его действие как будто говорило: «Это делается вот так». Может, поэтому никто никогда не отрывал его ни от каких дел. Когда назрела необходимость в пепельнице, Черный так же сосредоточенно пошарил под диваном и извлек оттуда плоское медное блюдце в форме кленового листа. Старожилы иногда проделывали такие фокусы, вытаскивая разные предметы из самых неожиданных мест.
— Слушай, — сказал он, устанавливая листик на подлокотнике дивана, — все хочу спросить. Ты почему остался? Почему не поехал с ними?
Я задумался. Это было нелегко объяснить. Если честно, мне не хотелось оставлять Черного. После утреннего разговора со Сфинксом, когда я увидел, как на него смотрят, вернее, стараются не смотреть… что-то ужасно знакомое было во всем этом. Знакомое и неприятное.
— Не знаю, — ответил я. — Наверное, я еще слишком Фазан. Мне даже представить трудно, как это — явиться ночью в лазарет без разрешения. С припасами. Для меня это все равно, что взломать кабинет Акулы и вынести, например, его огнетушитель. Думаю, я был бы там совсем некстати. И не потому что боюсь. Просто не понимаю зачем.
Черный кивнул:
— Можешь не продолжать. Со мной то же самое. Я бы не пошел, не будь даже этой истории с Лордом. В таких случаях обычно остаешься за сторожа.
Мне показалось, что несмотря на предстоящее выключение света, Черный не торопится уходить. Он, как будто, был не прочь побеседовать. Хотя, может, у него просто болела нога, и он давал себе передышку. Я решился рискнуть и спросить кое о чем, что мучило меня после разговора со Сфинксом.
— Черный, — сказал я, — о таком немного неудобно спрашивать, но отчего Сфинкс так тебя не любит?
Черный закашлялся.
— Извини, — быстро сказал я. — Просто мне показалось…
— Тебе не показалось, — перебил он. — И ты слабенько обозначил. Он меня не просто не любит. Он меня ненавидит. Но в принципе это тебя не касается, согласен?
— Извини, — опять пробормотал я. — Конечно, не касается.
Черный с отвращением смял окурок в пепельнице.
— Когда Сфинкс только попал в Дом, ему от меня доставалось. Девять лет прошло, но он не забыл. Злопамятный. Это сейчас он крутой, а тогда был балованный маменькин сыночек. Каждую ночь ревел в подушку и от Слепого ни на шаг. Бывают такие общие любимчики. Все с ними носятся, сопли утирают…
Я вспомнил фотографию из «Моби Дика». Без Сфинкса. Может, его тогда еще не было в Доме. А может, он где-то в другом месте, по выражению Черного, «ревел в подушку».
— Вот, — Черный убрал пепельницу обратно под диван, наткнулся там на что-то, вытащил розового резинового зайца и удивленно на него уставился. — О чем это я? Ах, да. Долгая история. Пока он не появился, все было нормально. А потом пошло наперекосяк. Сначала ему потребовалась отдельная комната. Потом отдельная компания. И чего бы ему ни хотелось, он это получал. У меня в его чертову комнату полстаи перебежало. Все, кого он приворожил своими улыбочками.
Черный вертел резинового зайца и смотрел на него задумчиво, как будто видел перед собой что-то совсем другое.
— С тех пор мы с ним друг друга не перевариваем. Глупо, конечно. Ты сейчас, небось, думаешь, какая чушь… взрослые дядьки носятся с детскими обидами. Только к тем обидам еще много чего прибавилось и все время прибавляется. Вот как сейчас с Лордом. Сфинкс ведет себя, как будто я его угробил. А ведь на самом-то деле я его спас. И ты думаешь, кто-то в этом признается? Как можно! Верно только то, что говорит Сфинкс. Он у нас самый умный, все остальные рядом не стояли.
— Он обаятельный, — осторожно высказался я.
— Видел бы ты его в девять лет, — фыркнул Черный. — Прямо светоч Дома. Улыбнется — все лежат в обмороке. Сейчас он уже не тот. Сварливый стал. Но кое-что осталось. Я вот удивился, что ты не помчался за ним в Могильник, высунув язык. Обычно он именно так на людей действует.
Мне было неприятно слушать то, что говорил Черный, но, с другой стороны, я сам напросился. И, может быть, кое в чем он был прав.
— Теперь Лорда увезут? — неловко сменил я тему.
Черный обтирал с зайца пыль и на меня не смотрел.
— Наверное. Я бы не поднимал вокруг этого столько шуму, но для здешних ничего хуже быть не может. Для них там, в наружности, не жизнь. А я жду не дождусь выпуска. Я в этом смысле белая ворона.
Как заслуженная и измученная преследованиями белая ворона, я понимающе кивнул. Теперь я знал, чем Черный отличается от всех остальных.
— Понимаю, — сказал я. — Сам полгода был таким.
— Поэтому мне с тобой легко, — произнес Черный.
Я опять кивнул. Некоторое время мы сидели молча. Взаимопонимание между нами росло, и мы помалкивали, боясь его спугнуть. Не то чтобы я думал, будто Черный во всем прав. Но говорить с ним оказалось не в пример легче, чем со Сфинксом или Горбачом.
— Лорд нездоровый человек, — сказал вдруг Черный, видимо, решив высказать все, что у него наболело. — Пару лет назад пытался покончить с собой. Один раз, другой… Это Сфинкс его довел. Муштровал, как солдата на плацу. Ты вот удивляешься, как он здорово ползает, а видел бы, как Сфинкс его гонял. Шел сзади и наступал на ноги, как только он останавливался. Лорд так и ползал, визжа от злости. Плакал и полз, смотреть было тошно. А Сфинкс шел сзади и наступал на него.
Я даже зажмурился, представив то, о чем он говорил.
— Перестань, Черный, — попросил я. — Как-то это уже слишком!
— Конечно, — согласился Черный. — Лучше не знать. Лучше думать, что он душка. Очень удобно, если не хочешь выделяться.
Я промолчал. Я пытался смириться с образом садиста Сфинкса, со светлой улыбкой на лице топчущего чьи-то ноги. Даже представить такое было сложно. В то же время я понимал, что Черный не врет. И переварить это противоречие был просто не в состоянии.
