Пит курил. У него разболелась голова. Уэйн зевал. Уэйн боксировал с тенью. Возился с лампой на изогнутой ручке.
Милт много чего порассказал про Сола. В том числе и то, что он был в разводе. Слава Богу — женщин не будет.
Время тянулось медленно. Час ночи. Они уже не знали, куда себя девать. Разминали затекшие руки и ноги. Оросили все стены гаража.
Ага. Свет фар — подъездная дорожка — луч света прямо в лицо.
Пит пригнулся. Уэйн тоже. У гаража остановился «кадиллак». Свет сделался приглушенным. Из тачки выбрался Сол. Принюхался.
— Кто это тут кур…
Он было рванулся. Пит подставил ему подножку. Уэйн распластал его на багажнике. Пит подхватил ту самую лампу. Разогнул ее. И осветил Уэйна.
— Это мистер Тедроу. Ты работал на его отца.
Сол выдавил:
— Да пошли вы.
Пит направил лампу ему в лицо. Сол ослепленно заморгал. Скатился с капота. Уэйн подхватил его. И снова распластал. И достал свою дубинку.
Пит осветил его фонариком. Уэйн стукнул его — легонько — по лодыжкам и по рукам. Сол зажмурил глаза. Закусил губу. Сжал кулаки.
Уэйн сказал:
— Убирай своих из «Золотых краев».
Сол сказал:
— Да пошел ты.
Уэйн снова ударил его — сильнее — по лодыжкам и кулакам.
Сол сказал:
— Да пошел ты.
Пит сказал:
— Скажи «да» два раза. И мы от тебя отстанем.
Сол сказал:
— Да пошел ты.
Уэйн стукнул его дубинкой. Пит посветил ему в лицо. Лампочка ярко светила. Нагрелась докрасна. И обожгла его.
Уэйн занес дубинку. Взмахнул ей. В последнюю секунду Пит отвел его руку.
— Один раз — мне, другой — мистеру Тедроу. Убери своих из казино. И сделай для меня еще кое-что по части комиссии.
Сол сказал:
— Да пошли вы.
Пит дал знак Уэйну. Уэйн ударил его — крепко — по рукам и под ребра. Сол согнулся. Скатился с капота. Сломал декоративную завитушку. Сломал «дворник».
Закашлялся. Задохнулся. И выдавил:
— Хер с вами, да.
Пит снова навел на него лампу. Она светила неровным светом и шипела.
— Два раза «да», верно?
Сол открыл глаза. И посмотрел из-под опаленных бровей, моргая обожженными веками.
— Да, да. Думаете, я мазохист?
Пит достал фляжку — марочный «Олд кроу» — им он лечился от головной боли.
Сол схватил ее. И опорожнил. Закашлялся и раскраснелся — как хорошо-то.
И вздрогнул. И скатился с капота. Выпрямился. Схватил лампу. Разогнул ее. И направил свет на Уэйна.
— Твой папочка мне порассказал про тебя, сынок.
— Что именно?
— Могу порассказать тебе про этого извращенца.
Уэйн отвел от себя лампу. Та мигала и шипела.
— Рассказывай. Я тебя не трону.
Сол откашлялся и выплюнул комок густой кровавой слюны.
— Сказал, что ты пускал слюни на его новую женку. Как маленький похотливый щенок.
Уэйн сказал:
— И?
— А сделать что-то с этим — кишка тонка.
Пит пристально наблюдал за Уэйном. Главным образом — за его руками. Подобрался совсем близко.
— И на месте папочки я бы молчал, потому что он сам обращается со своей женой как настоящий изврат.
Уэйн сказал:
— И?
Сол кашлянул:
— И папочка заставлял мамочку трахаться с нужными папочке чуваками, а когда мамочка без папочкиного согласия перепихнулась с цветным музыкантом по имени Уорделл Грей, папочка забил его до смерти своей тростью.
Уэйн отшатнулся. Сол рассмеялся. И шлепнул его по лицу своим галстуком.
— Пошел ты. Ублюдок. Такой же изврат, как твой папочка.
54.
(Лас-Вегас, 14 сентября 1964 года)
«Золотое ущелье» — одиннадцать часов ночи.
Двенадцать комнат. Сонные мексикашки. Комната номер пять пустует. В комнате номер четыре — постоянные посетители.
Объявились ровно в девять. Каждый на своей машине. Кинман привез выпивку. Дженис — ключи. Уэйн наблюдал за ними. Сходил на парковку. Принес отмычки и маленький фонарик.
«Похотливый щенок. Такой же изврат, как твой…»
На парковке не было ни души. Ни постояльцев, ни их смуглых приятелей, ни устроившихся в автомобилях на ночлег алкашей. В комнате номер пять не было окон. Окна в комнате номер четыре не светились.
Уэйн прислонился к двери номера пятого. И достал инструменты.
Одиннадцать коричневых дверей. И одна зеленая — что сразу бросается в глаза. Шутка извращенца.
Уэйн завозился с замками. Крутил отмычкой по часовой стрелке и против. Проверил оба замка. Руки его дрожали. Он отчаянно потел. Ободрал пальцы до крови. По часовой стрелке, против, раз, два…
Верхний замок щелкнул — и поддался.
Он вытер руки и снова ковырнул. Механизм опять поддался. Щелкнул нижний замок.
Уэйн вытер руки. Прислонился к двери. Надавил на нее и попал внутрь.
Закрыл дверь. Осветил комнату. Она оказалась совсем маленькой. В ней знакомо пахло.
Застарелые запахи — въелись в стены. Любимое бухло Уэйна-старшего. Его излюбленные сигары.
Уэйн осветил пол. И стены. И начал понимать, что к чему.
Стул. Буфет. Пепельница, бутылка и стакан. И глазок в зеркале. Через который прекрасно видно, что творится в комнате номер четыре.
Динамик на стене. Звуконепроницаемая панель. И выключатель.
Уэйн присел. Он узнал стул — его привезли из Перу, штат Индиана. Посмотрел в глазок — темно. Свет в четвертом номере не горел.
Глазок оказался размером три на три дюйма. Такие копы обычно монтируют в зеркало. Уэйн включил динамик. Услышал, как стонет Кинман. И Дженис — в унисон. Но Дженис лукавила. Ее стоны походили на стоны порноактрисы.
Уэйн налил себе выпить. И залпом осушил стакан. Горло и пищевод обожгло. Он терпел. Кинман кончил: о-о, о-о, о-о! Дженис кончила меццо-фальцетом — порноактриса превращается в оперную диву.
Уэйн услышал воркование влюбленных. И хихиканье. А потом в динамике пошли помехи. Включился свет. Номер четвертый засиял.
Дженис выбралась из койки. Подошла к зеркалу со своей стороны. Помедлив, встала в красивой позе. Протянув руку, взяла с комода свои сигареты.
Уэйн подобрался как можно ближе. Силуэт Дженис расплылся. Уэйн подался назад, чтобы картинка сфокусировалась снова. Кинман что-то сказал. Глупые нежности, как мальчишка. Он-то точно не играл. И не имел ни малейшего понятия о том, что происходит.
