Алита, стоявшая возле окна, видела, как Лефевр покинул дворец и направился к воротам. Он, должно быть, почувствовал ее взгляд, обернулся — Алита отступила за штору так, чтобы ее не было видно; дождавшись, когда экипаж министра выедет на проспект, Алита отошла от окна и снова легла на кровать.
Она не могла объяснить, откуда взялось это вязкое оцепенение, охватившее ее и не позволяющее ни действовать, ни думать. Это было похоже на болезнь, что-то вроде гриппа, когда температура сжимает тело в объятиях и хочется просто лежать — без мыслей, без эмоций, просто понимая, что внутри идет невидимая, но очень важная борьба, и надо всего лишь дождаться ее финала. И Алита лежала на кровати, запретив горничным входить в комнату, и думала не о муже и не о Лефевре — о Никитосе. Она и сама не знала, почему вдруг взялась перебирать фрагменты прошлого, старые открытки, сложенные в шкатулку и убранные в шкаф. Вот они едут по грибы, смеясь и разговаривая о пустяках, вот загорают на берегу маленькой речушки, вот наряжают елку — а ведь это прошлый новый год, и Алита тогда наивно верила, что скоро все изменится к лучшему.
Лучше не стало. События всегда развиваются от плохого к худшему, и попутный ветер никогда не начинает дуть в минуты отчаяния.
Рекиген прислал телеграмму, сообщая, что приедет во дворец около пяти вечера и что невероятно соскучился по любимой супруге. Алита несколько раз перечитала убористые строчки на официальном желтом бланке и подумала, что у нее еще есть время, чтобы окончательно прийти в себя и снова изображать нежную любовь. Другой вопрос, чего это теперь ей будет стоить…
В дверь постучали, и Алита услышала голос своей горничной:
— Ваше высочество! Посылка от государя!
Пришлось подняться и открыть дверь: девушка с поклоном передала Алите коробку, обтянутую грубым жгутом и запечатанную личной печатью Ахонсо. Отпустив горничную, Алита вскрыла посылку и обнаружила в ней грубый тяжелый кусок разрыв-камня. На сопроводительном листке был написан номер — двадцать один. Алита пожала плечами: зачем его величеству посылать ей артефакт для перемещения в пространстве?
Впрочем, задавать вопросы было некому, и Алита решила, что лучше все-таки взять себя в руки и заняться насущными делами, тем более, их всегда хватало. Отправив коробку с разрыв-камнем в ящик стола, Алита погрузилась в свою деловую переписку и проверку личных счетов, и неожиданно работа настолько увлекла ее, что девушка оторвалась от бумаг только после полудня, когда в дверь застучали, громко и нервно.
— Ваше высочество! Ваше высочество, откройте! Беда! — Алита узнала голос Виаты, своей первой фрейлины: девушка явно плакала. — Беда!
Алита бросилась к дверям так стремительно, что едва не упала, зацепившись за какую-то складку ковра. Виата действительно рыдала, прижимая к глазам скомканный голубой платочек, и это — слезы девушки, нервный жест, дрожащие плечи — было словно удар по голове: Алита растерянно застыла на пороге, и в памяти нервно всплывало — беда? Государь? Рекиген?
— Что..? — только и смогла прошептать она. Виата прерывисто вздохнула и выпалила:
— Его высочество Рекиген… Поезд сошел с рельсов… Принц тяжело ранен.
Сперва Алита не почувствовала ничего, кроме отстраненного и холодного понимания: это только ее вина. Она изменила мужу, и это наказание за ее грех. Впрочем, эта мысль тотчас же исчезла, смытая волной подступающей истерики; приложив титанические усилия, чтобы не разрыдаться в голос, Алита стиснула руку фрейлины и со спокойной твердостью сказала:
— Виата, мы должны быть сильными. Где принц?
Некоторое время девушка всхлипывала, испуганно глядя на Алиту и давясь словами. Алита сжала пальцы на кисти фрейлины и повторила:
— Виата, где Рекиген? — и только тогда поняла, что тоже плачет. Фрейлина зажмурилась и ответила:
— Его везут во дворец, в больничное крыло. Там…
Алита кивнула и внезапно с невероятной, резкой ясностью осознала, что ей уже не страшно и не горько. Если Рекиген умрет, то это будет идеальным вариантом для всех. Первой мыслью было: «И поделом..!», а потом пришла вторая: «Господи, в кого я превратилась…».
— Все будет хорошо, — уверенно сказала Алита. — Но подготовьте для меня траур.
* * *
Алита увидела мужа поздно вечером, почти ночью, когда врачи закончили свою работу и разрешили ей войти в палату. Сделав несколько шагов к белой койке, на которой лежало человеческое тело, Алита внезапно споткнулась, словно налетела на невидимую преграду — человек на койке не мог иметь отношения к Рекигену. Это был кто-то другой: Алита смотрела на бледное осунувшееся лицо, на забинтованную голову, на слишком длинные руки, безвольно лежавшие поверх одеяла, и не могла поверить в то, что это Рекиген. Хотя… вот владыческая татуировка чуть ниже левой ключицы, вот знакомый шрам на руке, а уж форму ушей-то точно не подделать. Эта двойственность была чересчур болезненной и жуткой; Алита поняла, что падает в обморок тогда, когда врач подхватил ее и негромко произнес:
— Тише, тише, ваше высочество. Держитесь.
— Он… — начала было Алита и не закончила фразы. Ей казалось, что она не переживает по-настоящему, а просто продолжает игру, к которой уже успела привыкнуть. Любящая жена должна падать в обморок возле умирающего мужа. Так положено, и это тоже было жутким. Ненастоящим.
— Все в воле Господа, ваше высочество, — откликнулся врач и осторожно подвел Алиту к небольшому стулу рядом с койкой. — Мы сделали все, что от нас зависело. Держитесь, вы должны быть сильной.
«Я должна быть сильной», — повторила Алита. Бледное лицо молодого мужчины на койке все-таки принадлежало Рекигену, но не весельчаку и авантюристу, а усталому человеку, полностью смирившемуся со своей судьбой и не испытывающему желания сражаться с ней. Если он все-таки умрет, не переживет этой ночи, то Алита получит свободу, и все кончится. Не будет ни интриг, ни лжи, ни игр, которых она не понимает. Она обретет свободу и сможет делать все, что захочет. Например, выйти замуж за Лефевра и стать счастливой.
Человек на койке был неподвижен. Едва заметно поднималась и опускалась грудь и слегка дрожали веки — вот и все. Стыд, нахлынувший на Алиту, был настолько сильным, что она издала хриплый полузадушенный стон и закрыла лицо ладонями. Врач тотчас же поднес к Алите флакон с резко пахнущим содержимым и проговорил:
— Ваше высочество. Алита. Вы меня слышите?
Запах пробирал до дрожи.
— Слышу, — откликнулась Алита и подумала: «Интересно, почему Ахонсо не пришел. Или он уже был здесь? Где вся родня?»
— Алита, крепитесь. Сможете встать? Думаю, вам лучше уйти и отдохнуть.
Алита не могла не признать его правоту. В конце концов, что она может сделать для незнакомого человека на койке? Врач помог ей подняться — Алита с необычной для себя отстраненностью отметила, что он долговяз, молод и рыж, а на скулах у него целая россыпь веснушек.
