— Лучше не дергайся, — посоветовал Винокуров, с болезненной гримасой растирая место удара. — Рекиген дурачок, он хотел тебя убрать. Кто же режет курицу, несущую золотые яйца? Я тебя не трону, Сонечка. Королю нужна королева.
Сонечка… Алита вдруг обнаружила, что ее знобит. Настоящее имя, ее собственное имя оказалось таким простым и легким, что сейчас она испытывала замешательство и легкий стыд: ну как же можно было забыть, что она Соня, Соня, Соня! Имя дрожало и прыгало на губах, имя вызывало слезы и боль в груди.
— Соня… — растерянно повторила она. Винокуров усмехнулся.
— Да. Но имя само по себе ничего не значит. Нужно раздобыть артефакт, открывающий врата с этой стороны, — вытащив разрыв-камень, Винокуров взвесил его на ладони и отправил к остальным артефактам. — Насколько я знаю, он потерян навсегда. Так что, ваше будущее величество, смиритесь. И будьте мне самой нежной и трепетной супругой.
— Непременно, — процедила Соня и швырнула в Винокурова еще одно заклинание: угодив ему в поясницу, оно отбросило самозванца на стол. Воспользовавшись этим, Соня спрыгнула с кровати и бросилась к дверям. Заклинание оказалось действительно впечатляющим: пусть неповиновение новому владыке обернулось практически парализованной правой рукой, немедленно обвисшей плетью, но зато Винокуров сейчас просто выл от боли в изувеченном теле принца и не мог броситься в погоню.
Коридор был пуст. Изумрудное зарево медленно угасало, и запах уже не был настолько отвратительным. Соня рванулась к боковой лестнице, которой пользовались слуги — сбежав по ней, она оказалась бы в подсобных помещениях, а там и до черного хода было недалеко. Выбежать на улицу, покинуть территорию дворца и постараться найти помощь. В столице ведь остались люди, Винокуров не мог истребить всех своими заклинаниями, и кто-нибудь обязательно придет на помощь… Двигаться было тяжело, как в дурном сне. И, когда Соня уже почти добралась до неприметной двери, ведущей на лестницу, в конце коридора вдруг выросла тень — огромная, горбатая, насыщенно черная. От нее веяло тем самым холодом, который позавчера полностью парализовал любую способность ведьмы к сопротивлению при аресте.
Тень содрогнулась и упала на пол, почти полностью заняв коридор. Зеленый туман с шипением отступил от ее рваных краев.
— Огюст-Эжен? — испуганно позвала Соня. — Это ты?
Помедлив, тень скользнула к ней, и Соня почувствовала, как дверная ручка выскальзывает из пальцев, а ноги подкашиваются.
— Стой там, Алита, — негромко приказал Лефевр. Тень осанисто повела головой и плечами, словно инквизитор принюхивался — брал след. — Стой и не шевелись. Ты ранена?
— Нет, — откликнулась Соня. — Это Винокуров… он там. В моей комнате.
— Не шевелись, — глухо повторил Лефевр, и Соня вздрогнула от неожиданного прикосновения — на голову опустилось что-то тонкое и легкое, остро пахнущее лекарствами. В коридоре стало немного светлее: иероглифы на грязных бинтах Рекигена вспыхнули с новой силой.
— Он не там, — весело откликнулся Винокуров из-за спины Сони. — Он тут.
Холодная твердая рука обхватила Соню, не давая ей упасть — теперь Винокуров заслонялся девушкой от Лефевра. На мгновение Соня подумала, что это конец, но тотчас же решила, что будет барахтаться до последнего. Лампа над дверью издала нервное потрескивание и ярко вспыхнула: Соня увидела Лефевра и издала сдавленный стон.
Инквизитор был страшен.
— Ловко, хвалю, — сказал Лефевр. — Перо чертит тебе нужные заклинания? Например, для мгновенного перемещения в пространстве?
Винокуров ухмыльнулся где-то над головой Сони. Рука шевельнулась, взяв девушку крепче.
— Верно, — ответил он. — Пистольку брось.
— Иначе что? — равнодушно осведомился Лефевр. — Убьешь ее?
— Точно, — усмехнулся Винокуров и погладил Соню по голове свободной рукой. — Брызга мощная штука. Оценил?
Лефевр кивнул. Задумчиво взвесил пистоль на ладони и швырнул в сторону Винокурова. Тот удовлетворенно кивнул.
— Вторую тоже. Она у тебя во внутреннем кармане пальто.
Лефевр пожал плечами.
— Как ты планируешь править оттуда? — поинтересовался он, медленно расстегивая пальто. — Принц спит — графоман строчит?
— Не смей называть меня графоманом! — прорычал Винокуров. Рука сместилась вверх, и пальцы сжали шею Сони: пока не крепко, просто обозначая намерение. Соня знала, что Винокурову хватит одного движения, чтобы свернуть ей шею.
Она вдруг ощутила страшное безразличие к собственной судьбе. Должно быть, именно такое чувство накрывает тех, кто бросается под танк с гранатой. Ты уже ничего не значишь сам по себе — потому что становишься барьером на пути зла. Ты именно для этого и был создан. Лефевр вынул пистоль — тяжелую, многозарядную — и Соня вдруг отчетливо сказала:
— Стреляй, — Винокуров изумленно дернулся за спиной, он и представить не мог, что кто-то способен пожертвовать собой, чтобы его остановить. Соня улыбнулась и повторила: — Стреляй, Огюст-Эжен.
И Лефевр улыбнулся тоже. Потом Соня поняла, что эта улыбка была самым жутким событием бесконечной ночи.
— Хорошо, — кивнул он и нажал на курок.
Грохот был таким, что на несколько минут Соня оглохла — тьма и тишина, которые навалились на нее непроницаемой тяжестью, казались бесконечными. Наверно, это и была смерть, и Соня невольно обрадовалась тому, что ей не больно. Но потом реальность вернулась, и Винокуров разжал пальцы и безвольно рухнул на пол. Соня тоже не удержалась на ногах — соскользнув по стене на паркет, она завороженно смотрела, как из дыры во лбу принца поднимается светло-зеленый дымок. Теперь Рекиген был мертв уже окончательно — разрушенная оболочка больше не могла служить пристанищем для Винокурова, и он был вынужден вернуться обратно.
Кажется, Соня заплакала. Кажется, Лефевр подбежал к ней и сел рядом. Кажется, он хлопал ее по щекам и что-то говорил — Соня смотрела, как движутся его губы, и не могла разобрать ни слова. А потом Лефевр вытащил из кармана кусок разрыв-камня, и, ощутив резкий запах открывшегося туннеля в пространстве, Соня с невероятной отчетливостью поняла, что эта часть ее истории закончена.
* * *
Соня окончательно пришла в себя в кабинете Лефевра — она обнаружила, что стоит у окна и смотрит на улицу. Дом и заснеженный сад были накрыты золотистым полупрозрачным куполом, свечение, исходящее от него, медленно колыхалось, перетекая сияющими волнами и не позволяя рассмотреть, что происходит на улице. Часы на каминной полке мелодично пробили семь утра — значит, город давно проснулся, стряхнул оцепенение, навороженное страшной ночью, и в ужасе смотрит на содеянное.
— Алита, — негромко окликнул Лефевр. — Алита, лучше отойди оттуда.
— Почему? — спросила Соня, послушно отступив от окна. Лефевр, который резкими движениями выбрасывал из сейфа какие-то свертки, объяснил:
