Бармен, он же раздатчик и он же хозяин заведения, высунулся из-за стойки и поинтересовался:
— Еще заказывать будем?
Соня покосилась в сторону витрины с едой и поежилась. Она под страхом смертной казни не заставила бы себя прикоснуться к этим блюдам. Простецкая компания за соседним столиком взглянула на Соню более чем заинтересованно. Должно быть, в ней увидели легкую добычу — особенно с учетом того, что она расплатилась с барменом крупными купюрами. Нижнее Подьячево действительно было веселым районом, и ограбления средь бела дня здесь не были чем-то особенным. Впрочем, Соня поймала себя на мысли о том, что ей не страшно. Ей было весело. Она прошла через клетку человеческого зоопарка, лапы маньяка, интриги царедворцев — теперь пусть боятся ее.
Отрицательно покачав головой, Соня накинула пальто Лефевра — слишком большое и громоздкое — и, улыбнувшись бармену, покинула кафешку. Один из парней, наблюдавших за девушкой, поднялся было со стула, но более опытный товарищ придержал его. Он правильно оценил выражение лица несостоявшейся добычи: если сперва она выглядела глупенькой и наивной девчонкой, то потом за маской доверчивости вдруг сверкнул глазами хищник, с которым не стоило связываться.
Неторопливо шагая по улице, Соня пришла к выводу, что ряд планов придется поменять — ей все-таки нужно было заглянуть домой. Хотя бы для того, чтобы забрать паспорт, конечно, если он все еще лежит в ящике стола. Соня предпочитала отложить встречу с Никитосом до последнего: она никак не могла собраться с силами, чтобы посмотреть в глаза мужа — но теперь неприятное вяжущее чувство, делающее жертву жертвой, растаяло. Глиняное солнце сказало, что Соня будет сражаться, и сейчас у нее были для этого силы.
Зло надо остановить. Соня решила, что не будет откладывать сражения.
Родной дворик встретил ее так, словно Соня и не покидала его на полгода — здесь ничего не изменилось. Малыши по-прежнему лазили по переплетениям труб, лестниц и перекладин детского городка, на веревках сохло белье, которое тут вывешивали в любую погоду и во все времена года, и кабысдох Сониной соседки, обычно гулявший сам по себе, задирал лапу на забор. Соня подошла к своему подъезду и, задрав голову, посмотрела на окна на третьем этаже. Все было как обычно. На кухне была открыта форточка — значит, Никитос дома. Интересно, один или в приятной компании?
Дверь подъезда открылась, и во двор вывалилась Армине — ее выволок за собой огромный дог. Их прогулки были вечной потехой: в Армине было максимум сорок килограммов, и она летала за псом, как брелок, пристегнутый к ошейнику. Улыбнувшись, Соня вошла в подъезд и задумчиво провела кончиками пальцев по почтовому ящику с номером «9». Как обычно, набит всяким бумажным барахлом…
Соня хранила запасной ключ у соседки с первого этажа, и у нее хватило ума не рассказывать об этом Никитосу. Надавив на пуговку звонка, Соня ждала несколько долгих минут — баба Тамара двигалась медленно. Наконец, дверь открылась, и старушка, рассмотрев лицо гостьи, всплеснула руками:
— Господи, Сонечка! Живая!
— Живая, баб-Том, — ответила Соня. — Мне бы ключик.
Баба Тамара нырнула куда-то в недра шкафчика, долго возилась там и, в конце концов, вынула связку ключей.
— Сонечка, где ж ты была? — спросила она. В глазах доброй старушки сверкнули искренние слезы радости и ушедшего горя. — Никитушка весь извелся…
Соня криво усмехнулась. Извелся, значит…
— Никита меня убить хотел, — просто объяснила она. Баба Тамара замерла с раскрытым от изумления ртом. — Но так, чтоб без следов. Продал чуркам в рабство. Я сбежала, — запустив руку в сумку, Соня извлекла один из денежных сверточков и протянула соседке. — Это вам.
— Как же это, Господи… — пролепетала добрая старушка, на автомате принимая деньги. Баба Тамара смотрела все сериалы и ток-шоу, поэтому поверила бы не только в продажу опостылевшей жены в рабство. — Сонечка, да как же…
Соня улыбнулась.
— Я пойду, баб-Том. Не болейте.
На ее счастье Никитос не поменял ни замки, ни дверь. Несколько минут Соня стояла у порога, чувствуя себя вампиром, который не может войти в дом. Потом она сумела взять себя в руки и прошептала по-валеатски:
— Господи, помоги мне.
На пятом этаже кто-то вышел на площадку. Соня услышала щелканье зажигалки, вздохнула и бесшумно сунула ключ в замочную скважину.
Никитос был не один: войдя в полутемный коридор, Соня услышала возню и стоны из спальни. «Надо же, — подумала она, неслышно подходя к прикрытой двери в комнату, — даже не стесняется». Почему-то ей снова стало весело.
Она застала мужа и бывшую лучшую подругу в самый разгар любовного действа. Парочка расположилась спиной к двери; некоторое время Соня смотрела, как ритмично двигается зад Никитоса, а потом демонстративно покашляла в кулак и сказала:
— Прелюбодеяние. На супружеском ложе.
Никитос шарахнулся в сторону и уставился на Соню так, словно она восстала из мертвых. В каком-то смысле это было так; Соня одарила его циничной улыбкой из богатого арсенала Рекигена и посмотрела на Ирку — та вытаращила глаза и открывала и закрывала рот, будто от ужаса чем-то подавилась.
— Я подаю на развод, Никитос, — сообщила Соня. — Забирай эту шалаву и проваливай, чтоб я тебя не видела.
Никитос натурально лишился дара речи. Сейчас он был похож на капризного ребенка, который готов забиться в истерике. Конечно, ему же обещали, что гадкая жена больше не появится на горизонте — а она вот, стоит, подбоченясь, и еще смеет ухмыляться.
— Сорок пять секунд подъем, — процедила Соня. Ирка оказалась сообразительнее Никитоса: она соскочила с кровати, мигом сгребла с пола шмотки, сорванные в порыве страсти, и поскакала в коридор. Вскоре хлопнула входная дверь: бывшая подруга действительно уложилась в отведенное время.
— Проваливай, — повторила Соня. Она сейчас не испытывала ничего, кроме стыда за то, что когда-то любила этого человека. Всей силы духа Никитосу хватило только на то, чтобы убрать надоевшую жену чужими руками — а теперь он не может набраться смелости и посмотреть ей в глаза.
— Как ты вернулась? — проговорил он, и тут выдержка окончательно покинула его: Никитос вскочил, сжал кулаки и заверещал по-бабьи: — Как ты, сука, вернулась? Почему ты не сдохла? Ты должна была сдохнуть, обезьяна! Я за это бабки отвалил!
Ноздри Сони дрогнули, и она вскинула руку, собирая нити заклинания среди пальцев. В эту минуту она забыла о том, что вся магия осталась в Сузе — и магия тоже об этом забыла. Заклинание сгустилось в светло-зеленый шар, сорвалось с ее пальцев и ударило Никитоса в грудь.
— Я не сдохла, дорогой, — ухмыльнулась Соня. Зеркало на стене отразило незнакомую жуткую фигуру, и только потом Соня поняла, насколько ужасной и пугающей была в тот миг. Никитос, отброшенный к окну, схватился за горло: он задыхался, ему не хватало воздуха. Соня шагнула вперед и, подняв руку, сказала: — Я же говорила: не называй меня обезьяной.
