И вся эта земля вперемешку с бревнами и досками свалилась на головы спящим врагам.
Сгоревшие, покалеченные, живые – все были похоронены заживо всего двумя файерболлами, обрушившими эту «землянку» за считаные мгновения. Выбраться не мог никто. И даже если они под слоем земли, придавленные бревнами и землей, все еще живы – это ничего не значит. Можно считать, что они уже мертвы. И мне их не жаль. Я бы крыс пожалел, мышей, волков, стервятников! Но не этих тварей. Им нет места в мире. Они должны быть уничтожены до последнего существа. Я так считаю.
Рядом послышались крики, и темнота ночи озарилась файерболлом. Не моим, чужим. Вскрикнула женщина – похоже, что кого-то зацепило магическим ударом. Кто-то закричал – тонким, полным боли… мужским голосом. Файерболлов больше не было.
Хлопали, гудели тетивы, свистели стрелы. Кто-то из тех, кто вырвался из казармы для офицеров, попытался бежать на берег, к лодкам, – и тут же упал, сраженный вонзившимися в него стрелами. Все закончилось секунд за десять, не больше. Вот я только что обрушиваю солдатскую казарму, вот воительницы распахивают дверь офицерской казармы, бросают туда горящие головни и кричат: «Пожар!» Вот из дверей офицерской казармы выскакивают голые и полуодетые настощи и падают под ударами стрел, выпущенных из могучих луков.
И вот – все кончилось. Тихо, если только не обращать внимание на стоны и крики, доносящиеся из-под земли, да ругань и проклятия, исторгаемые глотками раненых офицеров. В живых остались пятеро – два шамана и три офицера. И среди них, среди офицеров, – тот, кого я считал предводителем всего этого сброда.
У нас потерь не было, если не считать пятерых раненых, точнее, обожженных воительниц, которым я тут же, на месте, оказал помощь. Больше всего пострадала Ифага – та самая воительница, которая говорила про меня гадости, а после трепки стала одной из самых моих ярых поклонниц и соответственно – моей телохранительницей. Огненный шар спалил ей кожу на левой щеке, едва не снеся голову, и вся левая половина головы представляла собой вздувшуюся, обожженную рану. И это было очень больно, знаю. Я чувствую то, что чувствуют другие люди, и с каждым днем это «сочувствие» становится все сильнее. И не знаю – плохо это или хорошо. Наверное, когда ты лежишь в постели с женщиной и она наслаждается твоими объятиями – это просто замечательно, ведь ты чувствуешь ее наслаждение, и соединенное с твоим, оно уносит тебя высоко, к вершинам удовольствия. Но если рядом с тобой обугленная как кусок мяса пьяным шашлычником, воительница, из ран которой струится красно-желтая сукровица? И тебе хочется отбежать подальше, чтобы не чувствовать ее боль?
Нет уж… надо поскорее научиться контролировать свою эмпатию. Пока что я могу только включать и отключать, и никак иначе. А когда отключаешь – будто глохнешь. Привык уже к дополнительному органу чувств.
Залечил, убрал боль. Потом, на досуге, попробую поправить ей лицо, чтобы не было шрамов. Красивая девка, хоть и стервозная, негоже ей оставаться уродкой. Шрамы от ожогов смотрятся просто ужасно. И она будет мне благодарна, а это очень недурно, когда твой телохранитель тебе благодарен по гроб жизни…
Пленников перевязали, чтобы не истекли кровью. Спросили, не остался ли кто-нибудь в их казарме, но они гордо молчали. Воительницы хотели войти и проверить, но я запретил – опасно. А вдруг там кто-то спрятался и того только и ждет, чтобы воткнуть меч в живот? Нет уж, не надо.
Спалил. Метнул внутрь два файерболла, после чего офицерский дом вспыхнул, как если бы внутри взорвалась термобарическая бомба. Перегретая плазма – не хухры-мухры! А файерболлы и есть, судя по всему, перегретая плазма.
Да, внутри кто-то был. Только и успел, что дико взвизгнуть, и тут же замолк. Сгорел. Ну и черт с ним. Мне хватит и остальных. И теперь я слегка пересмотрел первоначальный план нападения…
– Тащите их к дальнему костру! Разожгите огонь, он почти потух!
В сравнении с тем пленником, которого я допрашивал, – эти помельче, по размеру почти сравнимы с крупными людьми. И морды (никак не могу заставить себя называть их лицами!) у них потоньше, чем у сержанта. Оно и понятно – голубая кровь! Офицерики! Посмотрим, так ли они крепки, как их подчиненный.
Главный – холеный, по пояс голый настощ, мускулистый, волосатый, но как мне показалось – и волос у него поменьше, чем у покойного ныне сержанта.
Двое шаманов – голые, как младенцы. Рты им завязали, руки закрутили – чтобы не махали «грабельками» и не пускали свои мерзкие шарики. Впору вообще поотрубать им руки к чертовой матери. Чтобы и мысли не было о колдовстве! Эти – самые опасные.
– Этих уберите… пока. А вот этого оставьте! – Я указал на полковника или на генерала – хрен знает, кто он там по званию. Адмирал? Нет, буду называть его полковником – не так уж и много народа у него под началом. Много чести звать генералом!
Всех других оттащили в стороны, и я всмотрелся в морду того, кто принес столько бедствий здешним людям. В того, кто является на самом деле исчадием ада во плоти. Вот ведь точно демоны! Самые настоящие демоны!
– Ты умрешь – сказал я, с наслаждением выговаривая эти слова, – ты понимаешь это?
Молчание. Потом хриплый, гулкий голос с видимым трудом вытолкнул ответ, и на удивление чисто, без той шепелявости, что была присуща сержанту:
– Я знаю. И что? Мы все умрем когда-нибудь. И ты умрешь. И эти девки умрут. Только об одном жалею – не попробую на вкус их мясо! Люблю таких… мускулистых, крепких! Они вкусные!
– Ты можешь умереть быстро, как воин, не обделав и не обмочив ноги. А можешь умирать долго, мучительно, страшно. Из тебя будут выдергивать кишки. Тебе отрежут член и засунут его в рот, предварительно выбив передние зубы. Тебе в зад вобьют кол, но я не дам тебе умереть. Ты будешь жить очень долго и умирать неделями, каждый день ожидая, когда придут и начнут отрезать от тебя куски мяса. (Я читал о такой казни, производимой в Китае в древние времена, и эта казнь тогда меня немало задела.) Как ты хочешь умереть?
– С мечом в руках! – быстро проговорил полковник. – И попасть на небо! Где мне будут готовить изысканные кушанья из ненастоящих людей! Из щенят и молодых девок! А прежде эти девки меня обслужат – после этого их мясо становится вкуснее!
– Скажи, а на кой демон вам наши девушки? – не выдержал я. – Вы ведь совсем другие. Вы толще, сильнее, и ваши женщины скорее всего такие же! Вам наши женщины должны казаться уродливыми! Тощие, слабые – неужели вам нравятся наши девушки?
Полковник захохотал, потом поморщился и опустил взгляд на пропитанную кровью повязку у себя на животе. Стрела пробила ему бок и вышла со спины. Еще две попали в ноги и одна пробила ключицу. Ему было больно, но похоже, что не так, чтобы очень – терпимо.
– Глупец! Дикарь! Ты ничего не знаешь и не понимаешь! Хе-хе-хе… у нас НЕТ женщин! НЕТ! Хе-хе-хе…
Я просто остолбенел, не зная, что сказать. Ну вот как можно отнестись к этим словам?! Как так – нет женщин?! Женщины у всех есть! Самки есть у всех, кроме… хмм… ну этих… как их там… планарий? Червяков таких. Ну тех, кого порубишь на кусочки, а из кусочков вырастают новые планарии! Да ну нет, не может быть!
