— Пусть люди кхастла считают все десять украшений бесценными, и стерегут их, как главное достояние кхастла, — сказала она. — И быть может, когда-нибудь, самому достойному откроются скрытые знания, заключенные в них!
Достойному. Где взять этих достойных? Люди не хотят отдать даже свои ничтожные жизни во имя Богини. Кто достоин Ее тайн?
Недавно багровые лучи заходящего красного солнца озарили лицо Ишмы. Тогда Ньол понял, она — особенная! Избранная Богиней. Надо только дождаться красной луны…
Размышления бравиума прервало появление очередных пилигримов. Надо совершить восхваления для них, а заодно проследить, чтобы никто не вздумал подойти к Статуе ближе, чем полагается.
— Принеси циновки нашим гостям, — бросил Ишме, а потом внимательно наблюдал, как она наклонилась, чтобы собрать их. Легкие розовые одежды служительницы не смогли полностью скрыть форм молодого, упругого тела. Сколько ей лет? Тринадцать? Пятнадцать?
Пилигримы, прибывшие специально с далеких звезд, принялись громко восхвалять Лик Матери Иштар.
Лик… Только Ньол знал, что это вовсе не лик, это воплощение самой Богини! Недаром с тех пор, как Ньол начал служить Ей, он видел двух огромных снежных тигриц, что бродят здесь по ночам. По преданию, двое зверей, что белее снега, всегда охраняют сон Богини, пока Она спит.
Ньол надеялся, что пилигримов сегодня больше не будет.
Он внимательно следил за тем, как маленькая Ишма собирает циновки и разносит их по местам.
— Господин, можно…
Надо же, она позволила себе заговорить с ним! Небывалая дерзость! Кхастл Ишмы неуважаемый, один из низших. Глупая девка решила, что благодаря молодости и красоте, ей все позволено. Впрочем, почему нет.
— Пойди сюда, — бросил он ей через плечо, и, не оглядываясь, не заботясь о том, идет она за ним или нет, быстрыми шагами пересек коридор.
Ишма послушно семенила следом, покусывая пухлые губы. Если ей удастся оставить довольным бравиума, он приблизит ее к себе, а может даже возьмет в свой дом. И не придется больше терпеть побои от матери, приревновавшей к ней отца. С тех пор, как ей исполнилось двенадцать, мать стала очень груба с ней. Отец же, наоборот, все более нежен, внимателен и ласков. Необычайно ласков! Но его улыбки и поглаживания пугают Ишму больше, чем колотушки матери. Когда бравиум позвал ее прибираться в Замке Богини, она была на седьмом небе от счастья. Сердце почуяло — теперь все будет иначе. А старая Гашра говорит, сердце не врет.
А понравиться самому Ньолу не каждой дано. Она старается, Богиня видит, она старается! И вроде бы, с каждым днем молодой бравиум благоволит к ней все больше.
— Сюда, — сухо бросил Ньол, указав на узкий металлический стол.
Ишма уставилась на него во все глаза.
— Куда, господин? Здесь нет стульев?
Ньол стоит, выпрямив спину, и как-то по-особенному смотрит на нее, скрестив на груди руки.
— Отвернись к столу, Ишма. Ты не можешь смотреть на меня прямо. Я — бравиум, или ты забыла?
— Я…
— Я не разрешал тебе отвечать. Стой смирно.
Не происходило ничего страшного, но Ишму начала почему-то бить крупная дрожь.
— Теперь подними юбку. Еще выше. Еще. Выше. Теперь наклонись.
Распустив шнурки своих шальвар, Ньол подошел к девушке вплотную. Мягкая и горячая на ощупь, не то, что Статуя.
И почему эти девки всегда плачут.
— Если будешь выть, как волчица, я изобью тебя, — хрипло пообещал Ньол, не прерывая движений.
И вместо сдавленных криков из груди Ишмы стали раздаваться лишь тихие стоны. Она пытается замолчать совсем, но совсем не получается. Как бы ни было больно и тяжело, это лучше.
Это лучше, чем если бы это был отец. Ей нужно любой ценой остаться в Замке. Любой ценой.
Но почему никто не сказал ей, что будет так больно!
Судорога пронзила тело Ньола, еще какое-то время он хрипло дышал, а потом привел в порядок свою одежду. Ишма продолжала стоять, уперевшись в стол руками. Бравиум не говорил ей шевелиться.
— Можешь одеться, Ишма.
Он опять назвал по имени. Значит, бить, за то, что она плакала, точно не будет.
— Ты не должна делать этого ни с кем другим, поняла?
Девушка кивнула, не осмеливаясь поднять на бравиума влажные, заплаканные глаза.
— Кроме тех, с кем я сам скажу. А теперь поспеши. Тебе нужно успеть закончить стирку сегодня. Когда все закончишь — вечером, — Ньол особенно выделил это «вечером». — Уберешь мою комнату.
Едва дождавшись, пока дверь за бравиумом закроется, Ишма схватилась руками за низ живота и заплакала в голос.
* * *
Семь драгоценностей оставила я детям Зиккурата,
чтобы посмотреть, достойны ли они
возвращения величия своего мира
и обладания Радостным Знанием…
— Да выключите, наконец, этот сигнал тревоги! Ей-прогрессу, действует на нервы!
— Есть, сэр.
Капитан быстро изучил показатели приборов.
— Попробуем оторваться, кап?
— Вряд ли это возможно. Если я прав… Атлант, как мы умудрились подпустить их так близко?
— В этом секторе повышенная плотность магнитных колебаний, кап. Они воспользовались тем, что корабли здесь не обращают внимания на показатели магнитного поля.
— Но как им удалось подобраться незамеченными? — механик Леонид — вся команда почему-то зовет этого монстра «Левочкой» озабочено моргает в экран, на котором мигают две точки — желтая, Персефона, и красная, изображающая чужой корабль. Красная больше. Намного больше, и это никого не радует!
— Если я не ошибаюсь, у них хмарь.
— Кто? — не поняла я.
— Живая хмарь, существо такое.
— Существо ли? — Римма скептически скривилась на Левочку.
— Не сейчас, Ри!
— В вакууме живет, причем почему-то только в системе Тоа. Пигмеи навострились ловить его сетями, как облако газа выглядит, сквозь эту штуку магнитные колебания не слышны. Так и пробираются к кораблям, мерзавцы!
— Корабль окружен сетью, и если бы не пробоина в ней, и не почти убежавшая хмарь, мы бы их и не заметили, пока не стало бы слишком поздно, — заметил капитан.
— Вот видите! — непонятно чему обрадовался Атлант, — А ты еще не верил в мою интуицию, кап. Всего лишь пара выстрелов — и сеть-то у них… Прохудилась!
— Атлант, — не понял мистер Эддар, — Ты что, стрелял просто так? В открытое пространство?
У остального экипажа вид тоже откровенно опешивший.
— Не просто так, — не согласился робот, — Я же говорю, интуиция!
