– А вокруг разоренные и сожженные деревни, голые поля, которые некому засеять, – подхватила дочь аббатисы, оглядывая местность окрест. – Жаль крестьян, бедняги. Бароны воюют, а страдают они. Но куда же они подевались? Ведь им надо на что-то жить.
– Ушли к другому господину или подались в леса, – ответил Ноэль. – Отец рассказывал, в их среде немало ремесленников; иные странствуют, но многие идут в город и остаются там. Тачают обувь, изготовляют оружие и предметы домашней утвари, ткут ковры, выделывают шкуры, шьют одежду. Их охотно принимают, и они объединяются в цеха. Живут такие люди в одном месте, и улицы, вдоль которых они расселяются, называются согласно их ремеслу: Ткацкая, Бочарная, Столярная и другие. Такие улицы мы встречали в Страсбурге, Меце и Туле.
– Однако их немного, основную массу трудового населения составляют крестьяне, – вновь продолжал Бруно. – Часто они бегут со своей земли не потому, что соседний барон, отчаявшись захватить замок, сжег их деревню и увел скот. Тяжелые условия жизни и нещадная эксплуатация господами доводят их до этого. Ведь они крепостные, а значит, в отличие от свободных, несут бесконечные повинности. Чем больше ртов в семье крестьянина, тем большим налогом он облагается. Вступая в брак, он вновь платит пошлину, причем немалую. При наследовании земли надо снова платить. Но все это не так часто. Страшнее другое. Сеньор облагает крестьянина в любое время и каким угодно налогом, называемым произвольной тальей. Что перед этим плата за вступление в брак или обязанность держателя земли идти со своим сеньором на войну!
– Бедный крестьянин, – вздохнула Агнес. – И ведь никому не пожалуешься. Наверное, истово молятся Богу, чтобы покарал ненавистных господ.
– Так и обстоит дело, – подтвердил епископ, – ведь к старым повинностям сеньор без конца добавляет новые. Он не ограничивается тем, что умножает поборы с вина, скота, птицы, покоса, зерна, а вводит новые подати, например, на выжимание сока из винограда, что растет на участке крестьянина. Я уже не говорю, сколько вытягивает господин из своего крепостного за помол зерна и выпечку хлеба.
– От такой жизни уйдешь, куда глаза глядят, – резюмировал сын Эда. – Наверное, так и происходит? – обратился он к епископу.
– Именно так, – кивнул тот. – Потом они останавливаются в каком-либо месте, желательно ближе к городу, и начинают выкорчевывать леса. Получается большое поле. Они засевают его. Но у каждой земли есть свой хозяин. Узнав о новом поселении на землях, которые не приносили раньше никакого дохода, бароны берут под свою опеку беглых крестьян. Оброк, правда, они тоже устанавливают, но совсем небольшой, как правило, продуктами. Франки называют таких крестьян госпитами. Эти госпиты нередко прибывают в окрестности Туля как со стороны франков, так и с германских земель. Я охотно принимаю их, и они безумно рады невысокому налогу и тому, что находятся под защитой городских стен. Каждое утро они везут в город продукты, которые обменивают или продают. Возвращаются в свои дома с новой одеждой, обувью или другими товарами, которые покупают у ремесленников. Таким образом, друзья мои, – широко улыбнулся епископ, – город Туль процветает, и его окружает столь большое число деревень, что им не видно конца с самой высокой сторожевой башни, где висят набатные колокола. Отсюда делаю для себя важный вывод: хочешь жить богато – не скупись, дай и людям, окружающим тебя, жить хорошо, они воздадут тебе за твою доброту сторицей.
На этом разговор закончился. Солнце палило немилосердно, и решено было переждать жару у Лана, правого притока Рейна. Заночевали в Вецларе, потом у самой границы Саксонии переправились на пароме через Везер. Здесь путешественникам повстречался странствующий монах в темной рясе. За плечами у него висела котомка с носильными вещами, в руке он держал посох. Увидев епископа, подошел, низко склонился, поцеловал руку.
– Издалека идешь? – спросил Бруно.
– Хожу по городам, проповедую слово Божие, – смиренно ответил монах.
– Не боишься лихих людей? Немало их бродит окрест в поисках добычи.
– Кто посмеет напасть на бедного инока, слугу Господа? А случись так – посох в руке у меня, что ни говори – оружие. Святые апостолы, спутники Христа, ходили по земле с посохом, а ведь мы, монахи, суть те же апостолы, коли проповедуем слово Христово.
– И будете вознаграждены за это в жизни вечной, – осенил инока крестом епископ. Затем спросил: – Далеко ли направляешься нынче? Вижу, нам по пути.
– В Гослар, ваше преподобие. Там моя обитель.
– А ну, приятель, расскажи об этом городе, – подъехав ближе, вмешалась в беседу Агнес. – Говорят, король нынче там?
Епископ бросил укоризненный взгляд на дочь и покачал головой. Потом, поймав взгляд случайного попутчика, милостиво кивнул:
– Говори. Вот мул, садись в седло. Негоже нам, верховым, слушать тебя пешего.
Путник ответил на это:
– Монах привык странствовать пешком, мул не для него. Но коли предлагают, ему дозволено сесть на осла. Сам Иисус въехал на осле в Иерусалим.
Бруно, улыбнувшись, велел подвести к нему одного из ослов, которых вели в поводу его слуги.
– Город совсем мал, – начал монах, устремив взор в сторону гор, куда они направлялись, – лежит у подножья массива, он называется Харц. С гор течет речка, русло ее прямо посреди города. Вода ее прозрачна, как янтарь, и сладка, как виноградный сок. Немногие, однако, посещают эти места. Здесь не увидишь ни одной повозки купцов и редко когда встретишь жителя одной из деревень: южнее города нет торговых путей, да и рек других тоже, кроме этой, которая несет свои воды на север, к морю.
– Как же так вышло, что король поселился в этом богом забытом краю? – поинтересовалась Агнес.
– Потерпи, сеньор рыцарь, скоро ты все узнаешь, – бросил на нее благосклонный взгляд монах. И продолжал: – Этот городок, который ты называешь забытым краем, по правде, богаче любого из тех городов, где ты, вероятно, уже побывал. История Гослара началась не так давно. Немногим больше века тому назад при Генрихе Птицелове здесь поселились крепостные крестьяне, бежавшие от своих господ. Сюда никто не захаживал, и жили они себе мирно до той поры, пока однажды волею случая здесь не проехал император Оттон со своими придворными. Увидев деревню, он остановился, а один из его слуг отправился по окрестностям в поисках пищи. И вот, подъехав к горам с луком в руке, он увидел горную лань. Она стояла на выступе скалы и гордо глядела на всадника, недоумевая, что ему здесь надо. Но едва он натянул тетиву лука, как лань бросилась наутек. Всадник дал шпоры скакуну, но конь его неожиданно заупрямился. Сколько рыцарь ни бился – конь ни с места; стоит себе и копытом бьет землю. Только звук какой-то странный при этом, будто не земля внизу, а металл. Подивился всадник, опустился на колени, да и поднял с земли кусок тяжелого белого камня, что конь выбил копытом. С этим камнем и вернулся обратно. Товарищи его вместе с императором накинулись на него, вопрошая, где же добыча, а он, опустив голову, рассказал им о своей неудачной охоте и о том, как его конь не пожелал преследовать лань. А потом показал тот камень, что подобрал. Император подозвал казначея, которого повсюду возил с собой, и спросил его, не знает ли он, что это за порода. Тот взял этот камень в руки, тотчас изменился в лице, затрясся весь и обратился к всаднику:
