– А если мы напишем тост и подберем стихи, то к чему готовиться? – неожиданно вмешалась Галочка. – Какие игры у вас практикуют, какие развлечения? Какая форма одежды, в конце концов?
– Да, – оживился Морской. – И где ваше мероприятие проводится?
– Кто о чем, а дама – о нарядах! – захохотал мужичонка. Но отвечать стал на вопрос Морского. Точнее начал искусно выворачиваться и не отвечать: – О месте встречи мы сообщаем в день мероприятия. Для вас, как для преферансиста, пусть приглашение звучит как «Преферанс на Москалевке». Но в целом у нас многое бывает. Баккара, подкидной, рулетка, покер – все это мы и любим, и умеем, – Лева-Семен посмотрел на Морского очень пристально, и тот успел вовремя изобразить воодушевление на лице. – О! Вижу, загорелись! – продолжил мужичонка. – Не стесняйтесь! Я радуюсь, когда кругом живые люди. Сейчас я вас добью тремя важными постулатами: мы гарантируем своим посетителям анонимность, отсутствие шулеров и святое чувство долга у каждого играющего. Отдаем дань старинным традициям, между прочим. Вы ведь знаете, что Харьков испокон веков славится благородными игроками? Знаете! Я, кстати, вижу по глазам, что вы к нам точно еще вернетесь.
Газета «Харьковские известия», март 1818 года
– Вернусь, – сказал Морской, без всяких усилий выглядя взволнованным и заинтригованным. – Но если нас накроют?
– Во-первых, мы всего лишь изображаем постановку антуража игорного клуба, но игорным клубом не являемся – не забывайте, – успокоил хозяин. – Во-вторых, ну разберутся и отпустят. У нас бывали всяческие люди, и в городе влияние серьезно. Большие связи, как нынче принято говорить. Мы, как вы видите, даже не прячемся особо. Да и потом, с чего это вдруг «накроют»? Мы даже местное население особо не беспокоим, принципиально не заседая в жилых домах. Жаль, церковь ваша Гольдберговская пока уперлась. Мы им – да что с вас убудет, что ли? Вы же сейчас все равно просто склад церковного имущества. Пустите нас на вечерок! Но они ни в какую. – Тут мужичонка глянул на настольные часы, украшавшие стол, и заторопился. – Ну, договорились! – сказал он, поднимаясь. – До новых встреч! Я знаю, они будут!
* * *
– В голове у меня сейчас такая каша, что я даже не знаю, с какого вопроса начать, чтобы прояснить для себя происходящее, – честно призналась Галя по пути домой.
– Начинай с любого, – посоветовал Морской. – Скорее всего, ни на один я не отвечу. Не из вредности, а потому что занят – продумываю, как бы нам отсюда выбраться быстрее. Трамваям этой ветки доверять не приходится – ходят, когда хотят, а иногда не ходят вовсе. Думаю, можно пройти до Заиковской.
– Похвальная рассудительность, – немного разочарованно протянула Галочка. – Я думала, мы немедленно сочиним тост и отправимся к упомянутой «знаменитой Москалевской водонапорной будке». Это далеко?
– Совсем неподалеку – на перекрестке улиц Октябрьской революции и Рыбасовской, – ответил Морской. – Но смысла идти туда я не вижу. Та будка – малюсенький домишко, практически изба Бабы Яги, где вместо курьих ножек основательный фундамент, – водоразборную функцию давно не выполняет. Ее построили еще в 1882 году. На втором этаже под крышей был бак для запасов, продавщица приходила когда вздумается, но постоянно дежурящий и проживающий там же механик частенько ее заменял. Когда район оброс колонками и другими бассейками, так в народе называют водоразборные будки, содержать эту стало нерентабельно. Оставили как жилой дом – все ж и печка имеется, и флигель, и две комнаты – нижняя на четыре окна, верхняя – на два. Отличный домик, на мой взгляд. Жаль, что в наше время там какая-то контора располагается. Лучше бы оставили людям для жизни.
– Но как все это связано с тем, сто́ит или нет нам сейчас туда идти? – не поняла Галочка.
– Говорю же, ни на один вопрос толком не отвечу, – рассеянно отмахнулся Морской, прикидывая, успеет он сегодня с отчетом к Саенко или уже нет. Видеть опасного гостя у себя дома снова совершенно не хотелось. – Я думаю, нам не случайно сказали приходить к будке завтра к восьми, – поняв, что окончательно запутал собеседницу, Морской все же решил отвечать по существу. – Нужный нам человек только в это время там и будет. Тем более, текст тоста, может, на коленке я б и сочинил, но над цитатами из стихотворений про Харьков придется повозиться. Тут не мешало бы привлечь Светланину библиотеку Короленко, но, если я правильно понимаю, сама Света сейчас на работе появляться не может, а без нее мы с задачей не справимся. Нужны названия и авторы книг, которые запрашиваешь. А я не знаю, что запросить…
Тут вдалеке показался трамвай нужной марки. Серебристая пятиконечная звезда первого вагона стремительно приближалась к остановке. Пришлось пробежаться. В трамвае, на удивление, оказались свободные места.
– Может, товарищ Саенко тостом и цитатами для подарочного плаката сам займется? – наивно предложила Галина, с удовольствием опускаясь на крепкое деревянное сиденье у окошка. – Ведь это он заинтересован в том, чтобы вас приняли в клуб.
– Если б товарищ Саенко мог решать такие задачи, он бы нас к этому делу и не привлекал, – справедливо возразил Морской, усаживаясь рядом. Сиденье ему досталось треснутое, но что поделаешь, в вагоне не было двух нормальных мест рядом, будто какой-то очень справедливый техник старался крепкие сиденья распределить в салоне равномерно. – Увы. Литературно-культурную часть поисков нам придется взять на себя, – продолжил Морской. – И бескультурную тоже – если Степан Афанасьевич не шутил, когда просил меня не просто разузнать, где клуб, но и реально поиграть…
Краем сознания Морской заметил, что ему и правда было бы интересно оказаться в таком клубе. И вслух – с Галиной почему-то было приятно говорить открыто – сказал примерно то же:
– На самом деле в клуб идти не страшно и даже забавно. Когда война с Саенко завершится, и мы, возможно даже, отвоюем не только собственное спокойствие, но и Колю, тогда я буду даже рад явиться в этот клуб и поиграть. Сейчас же, когда каждый шаг чреват неприятностями – или твоему дедушке, или нам с тобой, или Николаю, или еще кому, о ком мы пока даже не догадываемся, – никакого удовольствия от игры и атмосферы, конечно, не будет.
– Нельзя браться за дело с таким настроением! Это как выходить на сцену, будучи уверенной, что тебя освистают, – заволновалась Галя. – Предлагаю думать, будто мы и вправду хотим попасть в клуб и возлагаем на него множество ожиданий. Так и со стороны смотреться будет лучше, и нам, конечно, бодрости придаст. Давай писать тост? Я из поэтов про Харьков помню только две цитаты. Маяковского: «Столицей гудит украинский Харьков / Живой, трудовой железобетонный» и Тычины: «Відповідають з туману заріччя: / сокири і пилки і дзеньк… / Отут, твоє, Харків, обличчя, / тут твій центр». Ну и еще строки Хлебникова, которые ты мне цитировал.
– У Хлебникова просто «Город», название не говорится. Но можно вспомнить, например, Чернова: «В скреготах юрб і трамваїв, / В зойках ролс-ройсів і фордів / В Харкові, біля держдрами, / Виріс новий поет», – включился Морской. – И у Семенко было стихотворение «Форт – Харків». Мощное, но я совершенно его не помню, кроме того места, где «Театр і бюстик Гоголя – / «оздоба» форту-столиці / і на розі кривому кожному/ кіосків ріжнопері птиці». Опять же, Мишенька Кульчицкий – есть у нас такой пылкий юный поэт, мотающийся все время между Харьковом и Москвой – недавно написал весьма емкое: «Я люблю родной мой город Харьков/ Крепкий, как пожатие руки». Но, увы, – Морской сам развел руками. – Мы с тобой перерыли все остроги памяти и нашли только пять цитат. А надо – 45. Даже самый ответственный и начитанный корреспондент-оперативник, имеющий доступ ко всем городским библиотекам, на такое задание взял бы неделю.
