И Федору показалось, что владыка ему подморгнул.
– Ну сам посуди. Разве хотелось мне отправлять такого священника за тридевять земель? Ведь меня самого звали. Наша диаспора русская в Шанхае оказалась одной из самых крупных. Мне куда ехать – одной ногой уже у гроба стою, вот-вот должен был призвать Господь… Надо выбирать из тех, кто помоложе. А он ведь, отец-то Иоанн, самый дорогой для меня. Самого лучшего и решил отправить. Тяжело, ох как тяжело было прощаться..
Митрополит замолчал. На лицо его упала тень.
Федор решился и спросил:
– А вы… уже тогда знали, что по молитвам отца Иоанна происходят исцеления?
– Ну да. Ведь он как монашество принял, так решил в подражание святителю Григорию Богослову не спать на кровати, а лишь дремать в кресле или на коленях, после молитвы. Босой, правда, тогда еще не ходил. Это он позже принимать стал подвиг юродства. Блажить начал, то есть в определенные моменты жизни вроде как быть ненормальным. с точки зрения мирской логики.
– Да, это я понимаю. Скажите, владыка, а это правда, что Достоевский, когда «Братьев Карамазовых» писал, Алешу с вас во многом списал?
– А, это… – митрополит усмехнулся. – Ну, что-то, наверное, взял. Вот когда ты пишешь, тоже ведь берешь кого-то в прототипы. А потом герой сам у тебя начинает действовать, по своим законам, часто даже тебе неведомым. Верно?
– Да, владыка. К сожалению, это не все понимают.
– А ты не слушай никого. Держись правды Божией. И правды характера, конечно.
– Можно еще спросить? Это правда, что митрополит Сергий Страгородский был вашим однокурсником… и другом?
– Да-да… дружили мы. Он тогда Алексеем был. И еще был у нас друг, Миша Грибановский. Он стал митрополитом Таврическим. А Алексей, что же., ему досталась ноша не менее тяжкая, чем мне. Но я тогда уже ту жизнь закончил, – он показал пальцем вниз. – А Алексею, который стал во главе Церкви в России, многое пришлось пережить – и клевету, и искушения.
– Но ведь он Церковь сохранил! Ведь все посильное сделал, чтобы разделение Церквей ушло в прошлое? Чтобы настал день сегодняшний?
– Да-да… Но ты что-то далеко ушел от темы нашего разговора.
– Почему? Это ведь удивительно! Два друга, два студента академии становятся первыми иерархами! Один – в Церкви русского изгнания, второй в России. И оба служат Господу так, чтобы спасти Россию, опять сделать ее православной державой. Ведь так?
– Так, дружок, так. Только запомни, что я говорил: «Не люблю слов, заканчивающихся на “-ция”: революция, конституция, проституция»..
– Да, это надо помнить, – Федор не мог не улыбнуться. – Вы еще говорили и писали о монархии…
– Молодец, что вспомнил. Я ведь не случайно отцу Иоанну поручил написать работу о престолонаследии. Он идеи эти через всю жизнь пронес. Ну вот, хорошо, что поговорили. Пора тебе. Гроза надвигается. Видишь?
И правда – темные тучки шли на белые облака, становились все темней и темней, и вот-вот должны были накрыть их.
И тут Федор увидел, как из-за одного облака будто бы выглянула знакомая фигура в рясе, без клобука, с развевающимися на ветру волосами…
Неужели?
И панагия на груди…
И крест поднят в правой руке – высоко, твердо!
Облака под Федором затряслись, он почувствовал, что проваливается сквозь них.
– Владыка! – крикнул он.
Но митрополита Антония уже рядом не было.
Федор почувствовал, что кто-то тормошит его за плечо, и проснулся.
– Вы кричали, – сказал отец Александр. – Проснулись, однако, вовремя.
Все пассажиры «Боинга» уже были в нарастающей тревоге. Самолет вздрагивал, как будто попал на ухабистую дорогу. Вот он ухнул вниз, и Федор почувствовал, как будто внутри него образовалась пустота, подкатившая к горлу. Точно все внутренности враз исчезли, а потом вернулись на место.
Самолет вздрагивал, как будто попал на ухабистую дорогу. Вот он ухнул вниз, и Федор почувствовал, как будто внутри него образовалась пустота
Кокетливая стюардесса показалась в проходе салона. Лицо ее выглядело совсем иначе, чем тогда, в начале полета. Она стала показывать, как надо надевать спасательный жилет, как пользоваться кислородной маской.
Она снова и снова призывала всех сохранять спокойствие, объясняла, что самолет попал в грозовую зону. Экипаж самого высокого класса, опасную область самолет скоро минует…
Однако «Боинг» стало трясти с еще большей силой. Воздушные ямы участились. Многим пассажирам стало дурно. Некоторых, и в том числе Людмилу Михайловну, начало рвать.
Дурно стало и Алексею Ивановичу. Лишь Ваня чувствовал себя нормально. Теперь он помогал Людмиле Михайловне, давал ей пакеты, когда подступала рвота, помогал надеть кислородную маску.
И все у него получалось.
Когда Людмила Михайловна с серо-белым лицом откинула голову на спинку кресла, Иван спокойно встал и отнес пакеты стюардессе.
Та отдала ему пару чистых.
Иван будто не чувствовал, как трясется самолет, как ныряет в воздушные ямы. Он закутал Людмилу Михайловну пледом, потом прильнул к стеклу иллюминатора, приложив ладонь козырьком ко лбу.
– А-а! – вдруг громко крикнул он. – Смотрите!
– Что ты, Ваня? – испуганно сказал Алексей Иванович. – Молнии, чтоб им пусто было!
– Смотрите! – опять закричал Иван и откинулся, чтобы другие видели то, что видел он за стеклом иллюминатора.
Резко опять вспыхнула, черканув по темному небу, молния.
– Видели? – радостно крикнул Иван. – Видели?
– Да что – «видели»? – злобно сказал Алексей Иванович. – Сейчас водичку атлантическую увидим, понял?
– Что вы паникуете? Самолет не падает! – отец Александр старался говорить спокойно, но это у него не получилось. – Помолимся.
– Подождите вы! Стюардесса! Где выход? – в панике Алексей Иванович уже не понимал, что говорит.
Стюардесса показала, где аварийный выход, но сказала, что она откроет его сама, когда прикажет командир.
– Да плевать я хотел на вашего командира! Что, он не знал, что ли, о грозовом небе? Зачем летел?
– Мы над Атлантикой, уважаемый Алексей Иванович. Разве не знаете, как здесь меняется погода? – попытался урезонить его Федор.
«Господь упование мое, Господь сила моя», – молился отец Александр.
– Вот он! Опять! – крикнул Иван.
– Да кто? – спросил Федор.
