– Где вы с вашим братом жили во Франции, миссис Кейл? – спросила миссис Грисли, когда Лизетт оказалась у повозки. – Я помню, что вы мне говорили, но забыла, где именно.
Скрипнув зубами, Максимилиан выбрался наружу, чтобы помочь Лизетт забраться внутрь. Поднимаясь в дилижанс и усаживаясь, она странно на него посмотрела.
– Он живет на вилле, разумеется. Очень милой, стоящей на берегу реки.
Герцог забрался в повозку следом за ней.
– Да, но в каком городе? – настаивал он. Взялся за гуж – не говори, что не дюж. Теперь он мог использовать Грисли для того, чтобы узнать то, что ему было нужно. Они бы сочли странным, если бы Лизетт отказалась отвечать на такой простой вопрос. – Грисли сказал, что в Руане, а миссис Грисли – что в Тулоне. Я-то сам полагал, что в Париже. Мы ведь с тобой там встретились.
Максимилиан ждал, что она себя выдаст, но ее взгляд оставался каменным. Однако в следующее же мгновение от ее спокойствия не осталось и следа.
Едва дилижанс, качнувшись, тронулся, она разрыдалась.
– Поверить не могу, что ты забыл место нашей первой встречи! Это было вообще не в Париже! Ты должен это помнить! Да, мы танцевали в Париже, но встретились мы не там!
К своему ужасу, герцог увидел, что по ее щекам струятся слезы – настоящие слезы, во имя Господа! Плечи Лизетт поникли, и она начала рыться в своем манто в поисках носового платка.
– Как ты мог такое забыть? Я помню каждую минуту того дня!
Господи боже. Максимилиану оставалось лишь, раскрыв рот, смотреть на нее, гадая, откуда взялось это несчастное создание.
– Ты р-разбил мне с-сердце! – чрезвычайно убедительно ревела она. – Я т-тебе совсем б-безразлична, правда? Прав был мой брат! Я никогда не д-должна была в-выходить за тебя!
Какого дьявола? Она действительно выглядела расстроенной. Что вообще могло стать этому причиной? Следовало ли ему что-то сделать по этому поводу?
– Вот это ты влип, приятель, – пробормотал Грисли. – Даже если ты чего-то не помнишь, тебе нужно притворяться, что ты это помнишь. Дамы очень рассчитывают на то, что мужчина будет помнить важные вещи.
– Верно, и у нас есть на то причины, – сверкнула на него глазами миссис Грисли. – Хочешь сказать, ты притворяешься, что помнишь важные вещи обо мне? И какие же вещи вы на самом деле не помните, мистер Грисли? Быть может, вы не помните, где мы встретились?
– Нет, нет, разумеется, нет, ангел мой! – запротестовал он, сердито посмотрев на Максимилиана. – Я же не о нас с тобой говорил. Я не какой-нибудь молодой дуралей вроде мистера Кейла. Я все помню. Мы с тобой встретились в миддлтонском зале собраний.
Лицо миссис Грисли просто вспыхнуло от возмущения.
– Ничего подобного! Мы с тобой встретились на ужине у твоего кузена!
Грисли стал похож на загнанного лиса.
– Я… Я так не думаю, – произнес он неуверенно. – Это было позже. Разве нет?
– Нет! – ответила его жена и тоже зашлась рыданиями. – В-вечно мужчины забывают самые важные вещи в жизни женщины! Я что, так мало для тебя значу? Для тебя т-так мало значат все те годы, что мы прожили вместе?
– Нет, ангел мой, нет! – сказал Грисли, в панике взглянув на Максимилиана.
Дьявол. Как будто Максимилиан мог что-то с этим поделать. Лизетт и миссис Грисли плакали навзрыд. Как вообще до такого дошло? Женщины не должны были плакать из-за таких пустяков. Разве нет?
Даже понимая, что для Лизетт это был лишь повод, Максимилиан испытывал досаду. Все это очень походило на странные приступы рыданий, которые часто случались с его бедной матушкой после того, как к тому времени уже утративший рассудок отец в очередной раз начинал бросаться обвинениями в ее адрес. Эти слезы неизменно выводили Максимилиана из душевного равновесия.
А он не любил терять душевное равновесие. Да и как Лизетт вообще могла плакать?
Моя мать, знаете ли, была актрисой.
Чтоб ты провалилась. Нужно было отнестись к этим словам внимательнее. Она явно весьма недурственно освоила актерское ремесло.
Своей маленькой уловкой дерзкая девчонка, по сути, загнала Максимилиана в угол, и черт его подери, если он мог сделать с этим хоть что-то, не раскрыв их маскарад.
Соблазн так и поступить был велик. Она играла нечестно и заслуживала того, чтобы столкнуться с последствиями. И герцог однозначно мог их ей устроить. В конце концов, она сама сказала, что ей все равно, что подумают о ней люди. Даже предложила сыграть роль его любовницы.
И все же она отступила от двери, чтобы соседи не увидели ее в ночной рубашке. И залилась при этом краской.
Несмотря на ее смелые заявления, мнение окружающих не было ей так безразлично, как она хотела показать. А джентльмен внутри него не мог опозорить ее перед четой Грисли.
Грисли все так же продолжал убеждать жену в своей любви. Наклонившись к Лизетт, Максимилиан прошептал ей на ухо:
– Очень хорошо, вы победили. В этот раз. Можете прекратить плакать. Я не стану больше задавать им вопросы о вашем брате.
В последний раз шмыгнув носом, она промокнула глаза и улыбнулась ему самой незаметной из триумфальных улыбок, которые Максимилиан когда-либо видел.
Однако в следующее же мгновение эта улыбка исчезла, и Лизетт посмотрела на него заплаканными глазами, которые заставили бы ее мать-актрису гордиться дочерью.
– О мой дорогой Макс, это просто чудесное извинение. Я прощаю тебя.
Он едва сдержался, чтобы не фыркнуть. Сунув руку ему под локоть, Лизетт положила голову на его плечо.
– Признаюсь, я очень устала. Полагаю, мне нужно немного поспать.
Сказав это, она и вправду уснула. Или притворилась, что уснула. Герцог не был в этом уверен. Когда Грисли наконец удалось успокоить свою жену и их тихий шепот стал единственным звуком, нарушавшим тишину внутри повозки, Максимилиан понял, что сильно недооценил решимость мисс Бонно защитить своего брата.
Не говоря уже о ее способности дурачить людей.
Его глаза сузились. Она и вправду оказалась более талантливой актрисой, чем он считал. Не было ли его предположение о том, что она не состоит в сговоре с Бонно, слишком поспешным? Не могла ли она быть частью его мошеннического плана?
Нет, посланный им на Боу-стрит слуга однозначно нашел бы хоть какую-то связь между ней и ее братом. Вдобавок пусть ей и удался этот финт, встреча с миссис Грисли в «Золотом кресте» ее явно ошарашила. Да и ни она сама, ни Бонно никак не могли просчитать его появление в доме Мэнтона в то утро.
В его памяти неожиданно всплыла еще одна ее фраза.
«Я смогу быть одним из „парней“Дома!», – сказала она.
Вот оно что. Она решила порезвиться подобным образом, доказав самой себе обоснованность собственных претензий. И у нее это довольно неплохо получилось.
