Достав записку и присланный братом Лизетт фроттаж вышивки платка, Макс подтолкнул их к Видоку:
– Я получил это от Бонно несколько дней назад. Именно это и заставило нас отправиться сюда на его поиски. Он вызвал меня, чтобы встретиться с ним, однако сам так и не объявился.
Явно охваченный любопытством, Видок достал пенсне и стал внимательно изучать записку. Не произнеся ни слова, он вышел из комнаты и спустя несколько мгновений вернулся с листком бумаги. Отодвинув тарелку, сыщик положил записку Тристана рядом с этим листком, на котором, как заметила Лизетт, тоже была подпись ее брата.
Пока девушка ела пирожное, а герцог – куриную ножку, Видок глядел то на один лист бумаги, то на другой. Наконец он объявил:
– Я могу с уверенностью сказать, что записка не подделана. Ее написал Тристан.
– Да, но откуда он ее отправил? – проворчал Макс. – Он действительно был в Лондоне? И куда он исчез, написав ее?
– Это очень странно, – заметил Видок. – То, что он не доверял посыльному. Он явно старался не привлекать к себе внимания.
– Об этом я и сам догадался, – буркнул герцог.
Понюхав записку, Видок потер бумагу пальцами.
– Не думаю, что бумага сама скажет, где она была, – произнес Макс сухо.
Лизетт пнула его ногой под столом. Увидев его сердитый взгляд, она сказала:
– Дай Видоку работать. Это его сильная сторона. Он сколотил состояние, создав защищенную от подделок бумагу для банков.
– И бумага действительно может рассказать, где она была, – добавил Видок, бросив на Лизетт острый взгляд. – По неровной текстуре я бы предположил, что эта бумага была где-то, где некоторое время вбирала в себя влагу.
– Возможно, в море? – сказала Лизетт.
– Возможно, – ответил Видок, переключая внимание на фроттаж платка. – А это – настоящий фроттаж, не работа какого-нибудь художника. Бумага вздымается там, где и должна.
Макс моргнул.
– Мне не приходило в голову, что художник может подделать фроттаж.
– Глаз обмануть можно вполне. А вот обмануть руку практически невозможно. – Видок снял пенсне. – Если вы двое сможете задержаться в Париже на день, я съезжу в Sûreté и посмотрю, что они смогут сказать мне о задании Тристана. По меньшей мере я смогу выяснить, сообщал ли Тристан о нахождении фальшивомонетчика. Так мы сможем исключить возможность того, что он работает с ним. Его непосредственный начальник может знать, куда именно Тристан направился после этого.
– Я сам первым делом хотел поговорить с главой Sûreté, но она ни в какую мне не хотела этого позволять, – сказал Макс, кивнув на Лизетт.
– Потому что ты хотел, чтобы Тристана уволили! – вскинулась девушка. – Ты сам это признал!
– Глава все равно ничего бы вам не сказал, – произнес Видок мягко. – Вы – английский герцог. Он бы заискивал перед вами, пообещал бы разобраться в деле, а затем, как говорит Лизетт, просто уволил бы Тристана, даже не выслушав. Этот тип – осел.
– Причем тупой осел, – пробормотала Лизетт. – Он принимает своего лучшего агента как должное.
– Он не понимает, что такое гениальность, или даже простая компетентность, – сказал Видок. – Его волнует только следование правилам. В то время как Тристана всегда больше волновал результат, а не методы, которыми он его добивается.
– Тогда, если глава не ценит «гениальность», – произнес Макс с едва уловимой насмешливой ноткой в голосе, – как вы планируете заставить его дать вам информацию, в которой вы нуждаетесь?
– Разумеется, не путем беседы с ним. Лучше вообще его в это не впутывать. – Видок лукаво улыбнулся. – У меня есть связи. Другие люди, с которыми можно поговорить. Не волнуйтесь. К вечеру я уже буду знать о Тристане все, что о нем знает Sûreté.
– Это даст нам время внимательнее осмотреть дом Тристана, – сказала Лизетт. – Мы можем найти там что-нибудь, что скажет нам, кем является этот его друг. Тот, которого он считает Питером.
Макс кивнул:
– Стоит попробовать.
– А еще это даст его милости возможность рассказать тебе о своей семье то, о чем он умолчал, – добавил Видок, глядя на Макса.
Макс побелел.
– Благодарю, что напомнили, Видок. – Он мрачно уставился в свою чашку с чаем. – Вы вроде бы должны были куда-то ехать?
Видок встал.
– Если вы не скажете ей к моменту моего возвращения, я сам ей обо всем расскажу.
– Понимаю. – Макс встал следом за ним. – Это в любом случае уже не важно, – добавил он тоном, подсказавшим Лизетт, что на самом деле это было для него очень важно. – Она все равно бы в конце концов узнала.
– Очень хорошо. Тогда мне пора в Sûreté. Вам двоим стоит закончить déjeuner. Вы можете оставаться так долго, как пожелаете, – здесь или в комнатах Тристана. Просите моих слуг о чем угодно, «мистер Кейл». Они хорошо знают Лизетт и будут счастливы вам услужить.
Подойдя к Лизетт, он легонько поцеловал ее в лоб, после чего прошептал на французском:
– Осторожней, ангел мой. Ты играешь с этим герцогом в опасную игру.
Наклонившись вперед, она шепотом ответила ему на ухо:
– Он не такой плохой, каким ты, похоже, его считаешь.
На лице Видока читалось сомнение, однако он ничего ей не ответил. Кивнув Максу, сыщик вышел.
Лизетт вернулась к своему завтраку. Кусая грушу, она явственно чувствовала на себе взгляд Макса. Он не ел, а лишь пил чай, разламывая остатки своей булочки на мелкие кусочки.
При виде этого у Лизетт разрывалось сердце. Он выглядел таким потерянным!
– Макс, я не знаю, с чего вдруг Видоку вздумалось лезть в дела чужого человека, но…
– Он лишь хочет тебя защитить. – Макс сдавленно усмехнулся. – Я вполне это понимаю.
То, что он неожиданно встал на сторону Видока, застало девушку врасплох.
– Правда?
Макс выглядел мрачным.
– Вам, похоже, очень… хорошо вместе.
– Хорошо, – ответила она просто. – Он мне как отец.
– Это видно.
По крайней мере, его не обуревала ревность, как прошлым вечером. Лизетт немного расслабилась.
– Он нанял Тристана, когда маман и я отчаянно нуждались в средствах. Затем, когда маман умерла, Видок нашел место и мне. Так что я очень ему благодарна. – Вытерев рот салфеткой, она встала из-за стола. – Но это не означает, что я делаю все, что он мне скажет.
Она видела достаточно, чтобы понять, что чувству гордости и собственного достоинства Макса сегодня был нанесен серьезный удар. Если он и правда был ей небезразличен, то Лизетт должна была уважать его право не рассказывать свои тайны, что бы там ни говорил Видок.
