Я кивнула. «Кричи» актуальнее. Сумка-то с телефоном — у Зойки. Римма ушла, а я с минуту стояла у крыльца, обнявшись с прохладным фонарным столбом, и дышала. Дышала, разгоняя туман перед глазами. Дышала, успокаивая взвинченный организм. Дышала… чувствуя. Тонкие, незримые нити связи. Маленькая паучишка… И, когда полегчало, я побрела искать скамейку. Подальше. Окна на третьем этаже додумались открыть, проветривая, и теперь оттуда неслись возгласы обсуждений, объяснений и споров. А ведь самое главное-то, про убитую ведьму, я и не услышала — пропустила, опоздав…
Пройдя по шуршаще-рыжей аллее, я нашла подходящую скамейку под липой и села. Сырой ветер приятно холодил кожу, под ногами рассыпалась желто-красная листва, над головой чернело ночное небо. Я откинулась на спинку и бездумно уставилась на звезды. Нет, хуже все же есть куда…
На аллее раздались легкие торопливые шажки. Ну, погоди у меня… заяц.
Глава 7
Когда вы подозреваете, что в ваше дело вовлечены чародеи,
самое разумное — исходить из худшего.
Глен Кук, «Сладкозвучный серебряный блюз»
— Уль, пальто… — Зойка несмело посмотрела на меня и робко улыбнулась: — Холодно же…
— Сядь, — велела я тихо.
Она села, положив на скамейку мою сумку. Пальто на коленях, пальцы теребят ткань, спина прямая, коса через плечо. Пай-девочка. Притворщица малолетняя. Сочувствие, жалость и понимание приказали долго жить.
— Зоя, или ты всё рассказываешь, или я иду к Верховной и требую разорвать узы, — сказала ровно. — Если ты знаешь, что колдуешь, то знаешь и о наказании. Жалеть не буду, поверь.
Вру безбожно и… тяжело. Это непростое умение я освоила только в Кругу и с трудом. И применять не любила. Но использовать себя никому не позволю. Довольно, что на мне тетя Фиса ездит и помелом погоняет.
— Я…
— Зачем? С чувством, с толком, с расстановкой. И честно.
— Мне нужна видящая, — Зойка смотрела перед собой, тонкие плечи напряглись. — А ты… видишь. Я заметила, как ты искала видение у фонтана. И видела то… у машины. В окне. Твоими глазами. Тетя сказала, что рядом с Верховной есть видящая…
Опять некая тетя. Где же я с ней пересекалась-то? И чем насолила?
— Слушаю тебя очень внимательно, — сухо.
— Я не знаю, как… объяснить, — отозвалась она тихо. — Тетя рассказывала мне легенды. О стародавних ведьмах. Об их силе и умениях. А еще о том, чему они не смогли научиться, — Зойка запнулась. — С чем не справлялись.
Начинаю догадываться. В конце концов, я с этим работаю.
— Ты о нечисти? — я вспомнила о пачке сигарет, но постеснялась курить при ребенке. — О крупной нечисти, которую стародавние не смогли ни изгнать, ни уничтожить, и поэтому заперли в… загоне? В тюрьме?
Она кивнула. Я посмотрела на нее снисходительно:
— Зой, — и улыбнулась, — это всего лишь предание. Очень древнее и ничем не подтвержденное. Нет ни одного реального доказательства существования тюрьмы. Ни одного. Стародавние были очень сильны — на порядок сильнее любой из нас, но непростое искусство диалога с нечистью они так и не освоили. Не смогли найти точки соприкосновения. И не соглашались на неизбежные уступки. Либо нечисть покорялась, либо ее истребляли. Либо… запирали. Тюрьма существовала — да, это может быть правдой. Но то, что она существует по сей день, как говорят легенды… Это вряд ли.
Девочка посмотрела на меня… тоже снисходительно. Словно я не понимала одной простой и очевидной вещи.
— Стоп, — повернулась к ней, — ты что, хочешь сказать…
— Ты ее видишь, — Зойка кивнула. — И я вижу. Во снах. И очень давно. А еще со мной… говорят. Через силу. Через кровь. Кровь разжижается, но не стареет. Так тетя сказала. Она мне с детства об этом рассказывала.
С детства… Двенадцать лет, а «с детства». Да было ли оно у тебя, чудо-юдо окаянное?
— Ты видишь, Уля. Помоги. По твоим видениям можно понять, где она появится. А я потом уйду, исчезну — и не вспомнишь. Нельзя, чтобы тюрьма открылась. И чем быстрее… — девочка поддела носком сапога кленовый лист. — Дверь запирается быстрее, пока не открыта.
— И пока на нее не напирают с той стороны? — уточнила я задумчиво.
Она кивнула. Однако… дела. Не то, чтобы я поверила, но…
— Почему ты? И как собираешься ее закрывать?
— У меня есть ключ, — отозвалась моя собеседница простодушно.
Час от часу не легче…
— Какой ключ? И где доказательства существования тюрьмы? Это всего лишь легенда! И с чего ты взяла, что я видела именно ее? И с чего ты взяла, что она появится именно сейчас, то есть… вскоре? И кто именно оттуда может вырваться?
— Не могу сказать, — заявила твердо. — Нельзя. Это только для посвященных.
— Во что посвященных?
— В знания, — пропело за моей спиной сопрано, и я невольно вздрогнула. А тетя Фиса наклонилась к моему уху и добила: — В знания Верховных, Ульяна. Ты прекрасно знаешь, что такое Пламя. Это коллективная память всех Верховных. Тюрьму создали Верховные, и они же ее охраняли. И прятали. Верховные. Понимаешь?
Еще бы. Я беспомощно посмотрела на невозмутимую тетю Фису, на напряженную Зойку и выпалила:
— Это шантаж!
— Почему? — деланно удивилась Верховная.
— Я сто раз говорила, что мне Пламя не нужно! Не возьму!
— И не заставляю, — хмыкнула тетя Фиса. — Но о больших знаниях тогда и не мечтай. И не выпытывай. Никто тебе ничего не скажет. Нам нельзя.
— Это подло! Я…
— Ты — ведьма Круга, — Верховная выпрямилась и сурово посмотрела на меня сверху вниз. — И ты будешь делать то, что тебе велено. Выполняй свои прямые обязанности и наблюдай за своей нечистью, следи за видениями и помогай девочке. И никаких авантюр, поняла? Никакой самодеятельности. Запрещаю. Заметишь подозрительное — доложишь и в сторону. Ясно?
— А кто-то говорил, что мои видения — блажь и глупости!.. — съязвила я зло. — Что на них не нужно обращать внимания!..
Тетя Фиса вышла из-за скамейки и поправила ворот черного пальто.
— К сожалению, ты, моя дорогая, существо однозадачное. С одним делом справляешься, но с двумя — уже нет. Скажи я, что видения важны, ты бы металась между архивами и нечистью. И ничего бы не узнала, и никого бы не предупредила. Попытаешься усидеть на двух стульях — сядешь в лужу. И я временно исключила возможное препятствие перед основным делом.
Я вспыхнула. Внутри неприятно заклокотала обида.
— Если я такая никудышная, что делаю в Кругу? — опять левая рука чешется, чтоб ее… — Если такая однозадачная — к сожалению! — то зачем ты раз за разом пихаешь мне Пламя?
