…и есть еще один момент тюрьмы. А если позволить ей появиться, разрушив город, и выпустить нечисть? От светлых ведьм толку будет мало, а темных среди нас — раз-два, и обчелся. И наблюдателям достанется по первое число. Месть за себя? Мы с Раяной похожи, а я бы мстила. Если бы меня принуждали, ломали и запрещали быть собой… я бы отомстила. Убрать тех, кто способен найти дорогу к тюрьме, включая видящую, и дождаться появления. И мыслеформу ухватить, и… И почему задуманное не вышло? Почему, при знаниях и опыте, у нее ни черта не вышло? Или еще рано полагать, что не вышло?..
Я поерзала. Может, всему виной спонтанность? И Раяна планировала просто дождаться тюрьмы, но… Но. Сначала я начала видеть ее приближение, потом из ниоткуда появились ритуальные трупы ведьм и ключики с зеркалами… Или это все-таки она убивала, создавая «тропу» в мир мертвых, да Пламя попало не в те тела и руки? Боже, как я устала от незнания и догадок, как же уже хочется узнать правду…
— Хочется? — ухо пощекотало прохладное дыхание, и на макушку невесомо легли бесплотные руки.
Я напряженно замерла, а чужие ладони осторожно пригладили мои взъерошенные кудри, и ветер сипло шепнул:
— Не оборачивайся. Не бойся. Я покажу, но и ты… покажи. Как живет Круг, кто держит мое Пламя… Ты — подарок. Ты — видящая. Покажи. И я отвечу на твой вопрос.
Я зажмурилась, глубоко вдохнув, и заставила себя расслабиться. Барыня, собственной мертвой персоной… Я выдохнула, открывая разум. Смотри… те.
…значит, «подарок»? Гош, вот ей-богу, прикопаю…
Барыня, поглаживая меня по волосам, смотрела очень быстро, и перед моим внутренним взором калейдоскопом мелькали воспоминания. Ночь выбора. Тетя Фиса. Шабаши. Римма.
— Знай и ты, — выдохнула она, закончив «просмотр».
Ночь сменилась солнечным днем, а вместо леса появился… сквер за оперным театром.
…Алла сидит на скамейке, перебирая складки клетчатой юбки, и вокруг нее тяжелым дурманом сгущается запах «Озерной глади». И остро чувствуется… «отвод глаз». Мощное заклятье окружает сквер стенами, поглощая запахи и звуки, заставляя прохожих интуитивно искать другой путь. Алла убийственно спокойна, и не только из-за зелья. Она сама сюда пришла.
Тихие торопливые шаги по ступенькам. До боли знакомый запах. Тетя Фиса быстро сбегает по щербатым ступенькам, на ходу снимая черное пальто.
— Извини, — кивает она Алле, — дела задержали. Готова?
— А ты точно убережешь Зою? — Алла едва ворочает языком, и ее взгляд становится нервным.
— Я берегла девочку всю жизнь, пока Динара помогала мне… с делами, так неужели упущу сейчас? — насмешливо замечает тетя Фиса и по-хозяйски открывает Аллин «ридикюль». — Вот, выпей еще… В моем регионе потомков одержимых… почти не осталось, и, поверь, я крайне заинтересована, чтобы Зоя уцелела и доросла до Верховной.
Повисает неловкое молчание. Алла мелкими глотками пьет «Озерную гладь», а Верховная, разувшись и закатав рукава блузки, указательным пальцем левой руки чертит на асфальте символы, шепчет тихо наговор. И вокруг скамейки распускаются черные бутоны, свиваются ветвями лиан тонкие стебли. И не ощущается никакой волшбы. Что это за магия?..
— Фиса, зачем ты это делаешь? — Алла откидывается на скамейку и смотрит устало, прикрыв веки. Темные волосы выбились из аккуратного пучка и черными росчерками обрамляют бледное лицо и шею.
— Во-первых, из-за наблюдателей, — Верховная выплевывает последнее слово, как смачное ругательство. — У нас давний уговор. Они не лезут в дела Круга, не маячат в регионе и трогают моих ведьм, — дорисовав последний символ, тетя Фиса вскидывает голову и смотрит на собеседницу в упор, добавляя злобным басом: — Особенно — моих нестандартных ведьм. А я, когда придет время, делаю все, чтобы избежать… тюрьмы, — и криво улыбается. — И восемьдесят лет спокойной работы того стоили.
У меня кровь застыла в жилах. Тетя-тетя, и ты туда же, вслед за Раяной?.. Пламя никогда не передавалось нестабильной ведьме. Только той, кому… за семьдесят. Нехитрая арифметика. Ей уже за сто пятьдесят лет, но… «Всегда ее уважала. И за то, что построила наблюдателей. И за то, чем за это заплатила», — эхом повторила хуфия и тихо хихикнула.
— Во-вторых, из-за Раяны. Эта ведьма — бельмо на глазу, — Верховная кривится и встает, отряхивая брюки. — Как только Ульяна прошла через Ночь выбора, я начала догадываться, что затаилось в Кругу. Написала наблюдателям, а ответом был приказ не трогать и с десяток покушений, — и улыбается, презрительно щуря глаза. — Разумеется, неудачных. А после — очередной приказ не трогать и не пугать. Но поздно. Она опять удачно «умерла», чтобы появиться в другой шкурке и с изменившимся «углем». Но кровь — неизменна, и городская нечисть ее опознала. И тюрьма на пороге, и никуда из города не деться. Надеюсь, на сей раз наблюдатели ее не упустят.
— А ты? — Алла повернула голову. — Почему сама не убьешь?
— У нее Пламя, — тетя Фиса с сожалением качает головой. — Нам нельзя ни предавать, ни убивать своих. От наблюдателей всё же иногда есть польза… если, конечно, они успеют ее раскусить и распознать. Ну, начнем?.. — внимательно смотрит на будущую жертву, отмечая действие зелья.
— Очень подходящее место… — Алла улыбается голубому небу.
— Зато все, кто должен увидеть, увидят, — Верховная встает, обходит скамейку, останавливая за спиной Аллы, и кладет руки ей на плечи. И тихо спрашивает: — С Зоей хочешь попрощаться?
— Да, — она на секунду перебарывает действие «Озерной глади».
— Прощайся, — и вокруг них расплывается туманное облако. — И прощай. Прощай, подруга.
Алла вспыхивает белым пламенем и бьется в судорогах, на асфальт сыплются искры, и оживают символы. Извиваясь черными змеями, они жадно впитывают силу, а тетя Фиса уходит в транс. Темные глаза мутнеют и стекленеют, она резко выдыхает и сипло говорит, обращаясь к кому-то… далекому:
— Вы изменили условиям договора, Вениамин Викторович, и я использую вашу кровь, — и улыбается. Страшно: — Единственную кровь. И мне плевать, что договор заключался не с вами. Он заключался с наблюдателями. В стороне вам теперь не отсидеться. Присоединяйтесь.
Символы расплываются едким туманом, и на соседней скамейке из ниоткуда появляется Гоша. Смотрит на Верховную зачарованно и тупо, встает, послушный нетерпеливому жесту.
— Ты хороший парень, Георгий, хоть и наблюдатель, — тетя Фиса обходит его по кругу, останавливается, прижимает ладонь к солнечному сплетению, и по наблюдательской куртке разбегаются белые искры. — Так сделай доброе дело. Прими Пламя зеркала. И твой любезный братец вывернется наизнанку, но достанет из закромов еще парочку хуфий стародавних. Как минимум. И не позволит тебе умереть, — она на мгновение прикрывает мутные глаза и шипит: — Слышишь, жмот?..
Искры гаснут, и Верховная, встав на цыпочки, шепчет в Гошино ухо адрес. Мой адрес. И наблюдатель распадается клочьями тумана. Тетя Фиса небрежно вытирает салфеткой пот со лба, косится на мумию, и та лишается рук, ровно по локоть.
