В заключение мы сделали групповые фото. Это было довольно сложно, поскольку под водой мы по-разному понимали направляющие жесты Фуксов и никак не могли разместиться правильно. А в самый ответственный момент съемки один из нас мог всплыть, чтобы набрать воздуха. Дело осложнялось еще и тем, что иногда кто-то не ко времени испускал газы, а значит, и крупные пузыри на заднем плане. Но, в общем, все это было очень весело, потому что мы целый день могли шляться по студии в махровых халатах, как пенсионеры в санатории.
В конце концов, эти фотографии попали на обложку нашего третьего альбома под названием Mutter.
Так мы вплотную подошли к видению фирменного стиля, которому должно было соответствовать и оформление сцены.
В ближайшем гастрольном туре сцена имела вид операционного зала. С потолка свисали настоящие медицинские светильники, привезенные из старой клиники. Я играл, стоя возле стоматологического кресла, а клавиатура находилась на состыкованном с ним рабочем врачебном столе с хирургическими инструментами. Одет я был в белый медицинский халат.
Я помню, что в детстве хотел стать хирургом. А также пожарным, летчиком, изобретателем и музыкантом. Но музыкантом представлял себя чаще всего.
Из так называемого зала для вечеринок доносится громкая музыка. Диджей оглушает мощными колонками наших фанатов. Они растеряны. По сравнению с тем, что творится здесь, наш концерт теперь кажется для них просто тихим. Из группы никого нет. Я встаю в дверях. Меня узнают, и сразу же телефоны с видеокамерами тянутся навстречу мне, как маленькие голодные зверьки. В зале темно, и на фото невозможно будет что-то различить. Я обещаю, что еще вернусь, и сразу исчезаю.
Неужели раньше я тоже так часто лгал? Но, должно быть, сейчас это не ложь. Я хочу что-нибудь съесть, а потом можно и сфотографироваться. Я не хочу думать о том, кто будет смотреть мои снимки, сотрут их из телефонов или нет. Лично мой смартфон полон дерьма. Иногда я удаляю из него несколько фото прежде, чем кто-то увидит их. А иногда это происходит даже до того, как их увижу я. Но, возможно, люди часто не решаются удалить фотографии, на которых присутствует кто-нибудь из группы. Это немного похоже на то, что ты убиваешь. Когда умер мой друг, я очень долго колебался, стереть ли его номер из телефона. Ведь с этого момента в моей жизни его присутствия становилось еще меньше, чем даже после похорон.
Повара из ресторана исчезли. Правда, не навсегда, но на сегодня уж точно. Я смотрю, что осталось на кухне из еды, но все уже подчищено. Может быть, в костюмерных коллег удастся найти хоть что-то съедобное? Я решаю пройти через концертный зал. Теперь ничего тут не узнаю. Нет ни одного зрителя, и сцена уже демонтирована. Полиция закончила досмотр, пол подметен. Некоторые ящики с нашим оборудованием еще стоят на сцене. Их число быстро уменьшается, так как рабочие бегом перетаскивают их в грузовые машины. Каждый ящик имеет свое постоянное место. Именно так установил помощник режиссера. Сейчас он взором Аргуса
[117] следит за тем, чтобы они исчезали со сцены в строгой последовательности. Для этого он велел каждый пометить краской. Осветительное оборудование – желтой, акустическое – красной, сценическое – оранжевой и так далее.
Я знал одного пса по кличке Аргус. Он играл в Untergang («Бункер», нем.) собаку Гитлера. Был такой фильм с Бруно Ганцем
[118]. Настоящую собаку фюрера вроде бы звали Блонди… Когда фильм завершился, пес стал не нужен. Никто не думал, что будет сниматься вторая часть Untergang, если только кому-то в голову не придет шальная мысль, что Гитлер на самом деле не покончил с собой, а все еще жив и пребывает среди нас. Так сказать, «снова вместе»… Но даже в этом маловероятном случае пришлось бы найти новую собаку, так как Аргус за это время умер бы от старости. В любом случае пес больше не мог приносить пользы, и его должны были усыпить. Но один молодой человек забрал его к себе. Он был поваром, и мы его немного знали. В то время группа как раз отправлялась в дом на побережье Балтийского моря, чтобы в спокойствии и тишине сочинять песни для третьего диска. Мы так глубоко были погружены в нашу музыку, что нуждались в человеке, который заботился бы в это время о нашем физическом благополучии. Это звучит обоснованно, но составляет только половину правды. Мы были просто слишком ленивы, чтобы готовить еду самим, а потом еще и мыть посуду. И еще ходить в магазин. Но главное – мыть посуду. И пригласили знакомого повара с собакой Гитлера. Он добывал у рыбаков такие прекрасные лакомства, как печень трески и свежую селедку. Я всегда любил вкусно поесть, но, когда у нас стал работать повар с Аргусом, ситуация сложилась экстремальная. Я не мог думать ни о чем, кроме еды. И жрал, как говорится, в три горла. Поэтому утром я съедал завтрак, состоящий из вышеуказанной печени трески, свежих булочек, трех яиц в глазунье, салата, моцареллы, сельди или жареной сельди, да еще куска торта вдогонку и так тяжелел, что снова ложился в постель.
Злая музыка и хороший повар несовместимы. Когда я буду в Интернете снова, надо посмотреть, Аргус или Аргос…
Я должен попасть в костюмерную Пауля и Олли, а не вглядываться в пустой зал. Так что вперед!.. У ребят по-прежнему звучит расслабляющая музыка, и они спокойно готовятся к вечеринке. Быстрым взглядом ищу еду. Бананы – это хорошо! Я хватаю один и иду в следующую комнату. Здесь также играет музыка, только чуть громче. А вот и вазочка со сладостями! Я беру несколько батончиков. В рекламе говорят, что в них очень много витаминов и нет сахара. Потом я иду в офис и спрашиваю, чего бы поесть. Получаю старый бутерброд и скрываюсь с добычей в своей костюмерной.
Здесь гости окончательно перешли на крик, не разговаривают, а орут как резаные. А может быть, это Тилль сделал музыку потише? Или я старею и становлюсь более восприимчивым? Такое тоже следует допустить. Я никогда не хочу сваливать вину на других. Поэтому решаю ехать в отель. Снова бреду в соседнюю костюмерную, чтобы спросить, сможет ли меня кто-нибудь подбросить. Мне приходит в голову, что я невероятно много хожу сегодня туда-сюда. Кто-то подсчитал, что продавщицы за прилавком проходят каждый день больше двадцати километров. То же самое и с медицинскими сестрами. Верится слабо, потому что эти люди работают в небольших помещениях. Правда, с показаниями шагомера не поспоришь. Когда-то я тоже купил себе такую штуку. Но прибор показывал только количество шагов, а перевести их в метры для меня было делом трудным. Потом он вдруг исчез, и я больше его не видел.
Неожиданно вся группа собирается в коридоре и движется к залу для вечеринок. Решили сфотографироваться. Делать нечего, и я плетусь за ними. Начинается селфи-сессия с восторженными поклонниками. Хотя на мне очки, как и на сцене, меня все узнают и просят сниматься. Здесь есть несколько очень красивых девушек. Где они были раньше, когда мы неслись через страны и так бешено тосковали по женскому вниманию? Если говорить о тех, на кого я сейчас смотрю, то они еще даже не родились…
