Заправленная бежевым покрывалом кровать манила, но я преодолела её зов. Контрастный душ, кофе… и мысли.
Отвлечься можно было только одним способом: погрузившись в работу.
От романа я оторвалась только, когда мысли стали путаться, а пальцы все чаще промахивались мимо клавиш. Сон грозил настигнуть прямо за столом.
Передвигаясь, как сомнамбула, добралась до кровати.
Удобный матрац, свежее белье… и отдых! Последнее, что помню, как устанавливала будильник на телефоне — спать, сколько хочется, сейчас было роскошью.
Сновидения накинулись как утки в городском саду на куски булки. Я то бежала по каким-то коридорам, то стояла рядом с кустом, который усыпали распускающиеся розы. Длинный шип пронзал руку, соединяя вены с капиллярами, несущими мою кровь по стволу, отчего лепестки из розовых становились багрово-красными.
Потом был гроб, в который меня бережно уложили. Хотелось крикнуть, что я живая, что он ошиблись… но вокруг лежали колючие букеты, и стоило вздохнуть, как шипы вонзались глубоко-глубоко, пронзая плоть, добираясь до костей. Один отломился и я чувствовала, как с каждым ударом сердца он приближается к нему. Боль была невыносимой…
А потом стало ясно, что это сердце стучит. Это комья земли ударяются о крышку гроба, а я лежу в темноте, и только цветы, напоенные моей кровью, красновато мерцают в кромешной тьме.
Крик беззвучно оттолкнулся от оббитой изнутри белым атласом крышки, отскочил от мягких стенок… Ужас вместе с шипом медленно пронзал грудь и воздух выходил со свистом. Сначала тихим, однотонным, а потом словно взвыли волынки, наигрывая до боли знакомую мелодию.
Будильник! Он спас от безумия!
Я подскочила, чувствуя, как прилипла к телу мокрая от пота одежда. Руки лихорадочно шарили по тумбочке, ища выключатель настольной лампы. Наконец, электрический свет равнодушно залил спальню, а я невольно посмотрела на руки. Чисто. Ни следа укола, ни синяка, ни шрама.
— Кошмар! Это просто кошмар!
Минералка из холодильника помогла немного прийти в чувство. А потом я долго стояла под ледяным душем, пока кожа не покрылась мурашками, и зубы не начали выстукивать дробь. Простыть не боялась: хоть пиелонефрит, хоть «по-женски» — без разницы. Главное, понять, что за игры играет подсознание.
Меня кинуло в жар, несмотря на холодную воду. Я тут же вылезла из-под душа и укуталась в мягкое полотенце. Конечно, жесткая ткань согрела бы куда лучше, но я не дома.
Накинула халат и как была, босиком, прошлепала к письменному столу, оставляя на полу мокрые следы. С волос текла вода, отчего ворот халата тут же промок.
Я не обращала внимания на эти неудобства. Они казались такими мелкими и незначительными! Куда важнее был листок бумаги, который я вырвала из рабочей тетради.
Нужно было разобрать сон на составные части, чтобы понять, что его вызвало: просто череда последних событий, или чье-то воздействие. А может…
И почему Ольгина бабушка так внезапно соскучилась по внучке?
Я была уверена, что знаю ответ.
Карандаш скользил по бумаге, обводя слова завитками и оставляя на пустых участках примитивные рисунки. Гроб. Розы. В моем родном городке их было много. Если не красивые белые и красные, то благоухающий шиповник. Мы с Ольгой часто собирали блестящие плоды и сушили в тени, на белой тряпице, как учила её бабушка. Она вообще много знала о травах. На небольшом огородике позади дома наравне с помидорами и капустой росли цикорий, аптечная ромашка и колокольчик. Бабушка не жадничала, делилась этими знаниями со всеми желающими. За это её и прозвали знахаркой. А за глаза — ведьмой.
В висок словно раскаленная игла воткнулась. Вот оно! То, о чем кричало подсознание. Я совсем забыла об этом куске своего детства. И о том, как мы с Ольгой, спрятавшись от чужих глаз, налепляли на полученные в бою раны и ссадины пережеванный подорожник: любимую бабулю, что поила нас парным молоком, мы никому в обиду не давали!
Дрожащими руками набрала номер подруги. Та ответила не сразу. Заспанный голос подсказал — почему:
— Фенька, ты рехнулась? На часы посмотри!
— Знаю, потом ругаться будешь. Оль, ответь, только правду: твоя бабушка здорова?
18
— А что такое? — перепугалась подруга. А потом вспылила: — Ты что, все эти сплетни вспомнила? Да какая она тебе колдунья-то? Забыла уже, как она травки нам показывала, да какая от чего рассказывала? Травница она! Травница! И вообще… Ты куда больше колдунья!
— Ну прости, прости, — поспешила извиниться, услышав в голосе Ольги слезы. — Просто вдруг в голову пришло, что бабулю твою столько лет не видела…
— Я тоже. И, знаешь что? Отговорок не приму! Заканчивай свою книгу и едем отдыхать!
— У меня съемки, — напомнила с сожалением.
Идея съездить в деревню казалась все более привлекательной. А уж теперь, когда развеялись последние подозрения насчет Ольгиной бабушки… А ведь сдуру решила, что та при смерти и ищет, кому передать колдовскую силу. Видела такое несколько раз, когда информацию собирала.
По телу пробежал озноб. Перед глазами как наяву вставали изможденные, осунувшиеся лица. Руки с взбухшими венами, иссохшие до костяной тонкости. Они звали, манили, пытались дотронуться, чуя в странной гостье зачатки их собственной силы.
Но у меня хватало ума держаться у двери и не подходить. Старалась даже края постели не коснуться. А потом смотрела, как разбирают потолок в доме, чтобы поднять ставший неподъемным гроб. Или просовывают его в окно, потому что пронести сквозь двери не получается: то косяк поведет так, что впору новый ставить, то полотно с петель слетит да упадет прямо на открывающего, то еще что случится.
Взгляд метнулся вправо — дома в том месте стоял шкаф. Там хранился архив.
И все-таки почему его не взяли? И не попортили… Загадка!
Напротив нарисованного бутона розы я поставил три восклицательных знака. И обвела их несколько раз, заключая в неровное кольцо.
Этих цветов стало в моей жизни слишком много. Ни одно происшествие без них не обходилось. Да и то, давнишнее… Перед глазами всплыла фотография. Там тоже были розы. Но почему я их совсем не помнила? Нож, луну, людей с провалами вместо лиц — как сейчас, а цветы — нет? И даже запах их не смогла определить.
Так, может… Мысль вертелась ужом на раскаленной сковородке. Что-то важное, что позволит понять… Ухватить её не получалось.
Голова закружилась. Я взглянула на часы — пора было собираться.
Но прежде, чем выйти из номера, еще раз как следует изучила расписание съемок. То, что шло на экране два месяца, снималось пару-тройку недель. Как раз разобраться с текучкой, и можно будет отдохнуть. Забыть о делах, о романах, о ноутбуке… Гулять по лесу и полю, купаться в обмелевшей, но все еще чистой речке, пить парное молоко на закате, а остальное время — читать. Не на бегу, с ридера, а спокойно, сидя в уютном кресле и слушая шорох страниц бумажной книги.
