Добрыня же закричал:
– Вот оно! Вот оно, вижу!
Что – оно? Сава поднял голову. Страшно хотелось поправить наползший на глаза нелепый кожаный шишак, но как это сделать, когда весь в петлях? И все же он разглядел впереди чуть светящийся овал, по краям которого пробегали вспышки редких молний.
Ящер взревел и кинулся прямо в это отверстие. Миг – и они проникли в некое окно, но движение не прекращалось. Свист ветра, вспышки, какой-то серый утягивающий проход, рев, в теле боль. Сава, кажется, потерял сознание, а когда открыл глаза, то даже удивился – полет продолжался. Приникших к телу Ящера людей обволакивало воздушной массой, обдавая то жаром, то нестерпимым холодом. В глазах рябило. Рядом сильно хлопали большие перепончатые крылья Ящера. Он летел ровно, плавно, но все равно от столь стремительного полета голова шла кругом. В какой-то миг, приоткрыв глаза и посмотрев вниз, Сава заметил мелькавшие внизу верхушки деревьев, сверкнувшее водной поверхностью озеро. Но тут опять впереди возник серый овал, Ящер рванул к нему, и вновь все объяла тьма. Тьма ли? Ибо вскоре Саве стало казаться, что он видит воду, много воды, без конца и края. «Море никак?» – ошеломленно подумал парень.
Море он видел ранее, но оно было синее, ласковое. С берега близ Корсуня им любовался. А тут смотрел сверху, сквозь некий блеклый свет, и водное пространство внизу казалось чешуйчатым, темным, как спина Ящера, к которому он приникал. И еще оно казалось огромным, бескрайним. Ему не было конца, как и самому полету. Сколько же они летят?
Что полет был долгим, можно было сообразить уже по тому, что и сам мощный Ящер как будто стал выбиваться из сил. В какой-то миг он сложил средние крылья, нес тело и сидевших на нем только на первых, самых больших, и последних, удерживающих хвост. Средние же сложились, накрыв Саву и привязанного с другой стороны хребта, оплетенного веревками Жишигу. Крылья были жесткие, темные, ничего из-под них не разглядишь. Добрыне, который устроился на гребне хребта чудища, было удобнее. Сава порой видел посадника, пригнувшегося к чешуйчатому основанию мощной шеи, словно наездник на понесшем скакуне. Вот уж действительно – понесшем. И только один раз Добрыня вскрикнул, когда новый овал возник в пространстве и Ящер уверенно направился в него. Проскочил, только ветром ледяным обдало. И вдруг померещилось, что навстречу летит глухой довольный хохот. Он доносился откуда-то издалека, но приближался, становился громче. Жуткий был смех, удовлетворенный, торжествующий, недобрый. Так может смеяться лишь темная нечисть. От обуявшего его страха Саве безмерно захотелось взмолиться… Но сдержался. Испугался, что если нарушит ту силу, которая несла, то просто свалится вниз, куда-то в темную бездну.
Но бездна темной уже не была. Когда средние крылья вновь взмыли и Сава поднял голову, то заметил мерцающий сероватый свет, лес внизу, проплешины голой земли, сверкающие серебром озера. Рассмотреть все было непросто – Ящер теперь летел неровно, он дал передохнуть уставшим первым крыльям, но сил его словно не хватало, он парил рывками, то опускаясь, то вновь взмывая. И даже можно было различить сквозь дикий свист ветра рвущиеся из огромного тела какие-то надсадные звуки, похожие на тяжелый стон. Но хоть этого давящего хохота уже не слышалось! Зато совсем близко как будто кто-то произнес одно слово: «Хорошо!»
В какой-то миг самые большие крылья вновь раскрылись, сделали несколько широких взмахов и распластались. За ними раскрылись и парили следующие, и следующие. Полет выровнялся, но от этого легче не стало. Свист ветра усилился, уши накрепко заложило, кости все ломило. Сава словно оглох, желудок у него сжался, к горлу подступила тошнота. И как он ни крепился, все же его вывернуло наизнанку. Он задыхался, хватая воздух, которого, казалось, становилось меньше и меньше. В глазах темнело…
Наверное, он все же лишился чувств. Удержали только впившиеся в запястья и щиколотки петли. Именно их он ощутил, когда стал приходить в себя. Почувствовал, что кто-то трясет его за плечо.
– Ты как, святоша? Жив?
Добрыня казался изможденным, каким-то утратившим краски жизни – серое лицо, набрякшие под глазами мешки, серая одежда с серыми костяными бляхами поверх темной кожи доспеха. Однако стоял он прямо и твердо, расставив ноги, утонувшие ступнями в некий непривычно светлый, густой мох.
– Где мы? – пролепетал Сава.
– А вот и разберемся. Оглядимся немного и подумаем, куда это нас занесло.
– Ну а Ящер где? – спросил Сава, пытаясь приподняться.
Он только понимал, что лежит на холодной мягкой земле, а все вокруг какое-то нечеткое, зыбкое, как при сильном тумане. Похоже, это и был туман. Когда он на миг разошелся, стало понятно, что они находятся на опушке леса – вон он в стороне, темные ели, чаща. И тихо-то как! Некая притихшая земля, чужой край, но, с другой стороны, самый обычный. Только незнакомый, неяркий. И в то же время воздух свеж и прохладен, дышится легко. Если бы еще мошка не донимала. Неужто это царство Кощеево? Но отчего тут так зверски кусают комары? Сава принялся их смахивать, бить себя по щекам, и это окончательно привело его в себя.
Так где же они очутились? На ту Кромку, мир между живыми и мертвыми, о которой рассказывали при свете каменки зимними вечерами, эта местность не очень походила. Даже слышно, как где-то почти привычно журчит ручей.
А еще рядом кто-то мычал, подвывая, и, оглянувшись, Сава увидел, как Добрыня старается стащить путы с оглушенного падением Жишиги, который издавал глухие звуки.
– Ничего, служитель, ничего. Был бы у меня нож, я бы скорее тебя высвободил.
Пока же Добрыня просто стащил повязку с лица Жишиги, вынул кляп, и тот тут же стал орать что есть мочи. Добрыня не нашел ничего лучшего, как снова заткнуть ему рот деревянным кляпом.
– Ладно, угомонись пока. Толку-то от тебя сейчас…
Тут Сава увидел и Малфриду. Ведьма сидела на каком-то холмике неподалеку, вся всклокоченная, сгорбленная, опирающаяся на руки. Выглядела изнеможенной до предела. Сава ее хорошо знал, но никогда не видел такой бледной, с погасшими глазами, вокруг которых расходились темные круги.
Он шагнул к ней:
– Малфрида, ты как?
Ведьма еле смогла поднять на него взор. В лице ни кровинки, даже обычно яркие губы побелели.
– Мне надо поспать, – произнесла наконец непривычно тихим голосом. – Дальше не полечу. Мы близко. А мне надо поспать, поспать…
Он хотел придержать ее, помочь, но она повисла в его руках, как мешок с сеном. И казалась такой беспомощной, что даже не верилось, что совсем недавно была мощным крылатым Ящером, занесшим их за тридевять земель, невесть куда. Сейчас же и на ногах не держалась, но когда он приподнял ее, все-таки сделала шаг, другой, потом отстранилась, стала что-то наговаривать, а то и шипела по-змеиному, ворковала голубкой. И при этом ходила по кругу, словно вытаптывая для себя место на непривычно светлом мху.
– Оставь ее, Сава, дай передохнуть. Не видишь, место себе готовит.
