– Хейден, открой.
Это Дакс.
– Дакс, убирайся, – уже настойчивее повторил я.
Меньше всего я хотел предстать перед ним в своем нынешнем состоянии да еще объяснять, почему Грейс вдруг исчезла. Вплоть до этого момента я вообще не задумывался о том, как наш лагерь отнесется к ее исчезновению. Но раздумывать сейчас у меня не было сил. Я почти предвкушал, что меня начнут упрекать за беспечность, и тогда я выплесну на них часть внутренней боли.
– У меня всего один короткий вопрос! – крикнул Дакс, совершенно не представляя, что происходило по другую сторону двери. – Ответишь, и я уйду!
В свой план я не посвящал никого, поэтому Дакс и не догадывался о случившемся.
– Нет, Дакс.
Словесные протесты его не удержали. Дверь открылась. Меня обдало злостью. Дакс нарушал неписаные правила. Однако злость тут же угасла под навалившейся грустью. Я оставался в той же позе, не желая поднимать голову.
– Слушай, да что с тобой? – весело спросил Дакс, явно ничего не понимая.
– Кажется, я велел тебе проваливать, – напомнил я.
Голос мой звучал глухо и угрюмо.
– Я всего лишь хотел спросить… Постой, а где Грейс?
При звуке ее имени у меня вспыхнуло в груди. Казалось, из зияющей дыры на месте бывшего сердца вот-вот хлынет кровь. Я с трудом заставил себя выпрямиться и убрать ладони с лица. Дакс стоял у самой двери, закрыв ее и отрезав доступ свету снаружи.
– Дома, – ответил я на вопрос Дакса.
Он удивленно моргнул, затем нахмурил брови, ошеломленный таким ответом.
– Что значит «дома»?
– То и значит, – огрызнулся я, исчерпав крошечный запас терпения. – Она ушла.
– Ушла? – повторил Дакс.
– Да, ушла. Тебе достаточно?
Я все сильнее ощущал отсутствие Грейс.
– Но… как? – запинаясь, спросил потрясенный Дакс.
– Я ее отпустил.
– И… она согласилась уйти?
Дакс подошел к кровати и тоже сел. Я тупо смотрел перед собой, но чувствовал на себе его взгляд.
– Нет. Мне пришлось наставить на нее пистолет.
«До сих пор не верится, что ты так поступил с нею, мерзавец», – сказала я сам себе и мотнул головой, прогоняя эти мысли. Я должен был это сделать, иначе она бы мне не поверила и не ушла.
– Слушай, но почему? Почему ты вдруг ее отпустил? И зачем пистолет?
Он смотрел на меня во все глаза. Пусть смотрит. Не мог я рассказать Даксу всей правды, не раскрыв, кто отец Грейс. А знать о Селте ему незачем.
– У нее отец умирает, – сказал я часть правды.
Это Дакс должен понять. Он знал, какой тягостной была для меня память о погибших родителях. Своих родителей он не помнил.
– Я не мог заставить ее выбирать между отцом и мной. В любом случае она бы потом терзалась выбором. Не мог я так с ней поступить.
– Ого, – с редкой для Дакса серьезностью протянул он. Он помолчал, переваривая услышанное. – Значит, ты пожертвовал своим счастьем, чтобы она смогла увидеться с отцом?
Я вздохнул и вновь сжал ладонями лоб. Ответа не требовалось, мое красноречивое молчание вполне его заменяло. Все намеки на счастье исчезли, когда я заставил ее уйти.
– Ну, черт… – пробормотал Дакс. – Бескорыстный ты придурок. Не представляю, как тебе удалось.
– Так и удалось, что внутри все болит.
От каждого слова грудь болезненно сжималась. Все попытки нормально дышать кончались неудачей. Дакс снова умолк, обмозговывая услышанное. Мое сердце билось еле-еле. Пережитая мною душевная встряска не позволяла ему работать в обычном ритме.
– А ты ведь ее любишь, – тихо сказал Дакс, скорее утвердительно, нежели вопросительно. – Ты по-настоящему любишь.
Я судорожно вздохнул и кивнул, дернув головой. Я не оставлял попыток отгородиться от мира. Но физическая темнота под закрытыми глазами была светлее темноты внутренней. Да, я крепко, по-настоящему любил Грейс.
– Надо же, – тихо сказал Дакс. Я представил, как он сейчас качает головой. – Просто… слов нет. Я тебе очень сочувствую, дружище.
– Да, – сухо бросил я.
Я зажмурился еще сильнее. Не помогло.
– Если кто у нас и заслуживает счастья, так это ты. Я просто… не знаю. Жаль, что у тебя все так получилось. Правда так думаю.
– Спасибо, – буркнул я.
Таким сухим, отвратительным тоном с лучшими друзьями не говорят. Но я напрочь устал от разговоров. Я вообще устал и ощущал себя пересохшим колодцем.
Дакс легонько хлопнул меня по плечу. Я подпрыгнул, убрав руки с лица.
– Сочувствую, – скороговоркой произнес он. – Если что понадобится, дай знать. Слышишь? И не переживай это в одиночку, как ты обычно делаешь.
– Ладно, – ответил я, зная, что вру Даксу.
Не стану я искать ни его поддержки, ни чьей-либо еще. Боль потери будет есть меня живьем, но я выдержу.
Дакс кивнул, поджав губы. Вид у него был грустный. Он протяжно выдохнул, наградил меня еще одним печальным взглядом, пробормотал «Пока», после чего тихо исчез, плотно закрыв дверь.
Так тяжело и болезненно мне не давался ни один поступок, но сожаления я не испытывал. Грейс вернулась домой; туда, где был ее настоящий дом. Она будет рядом с отцом, пока тот жив. Отпустить ее к отцу – это лучшее, что я мог сделать для нее, даже если меня самого разрывало на части.
С этого вечера моя жизнь снова изменится. В ней не будет счастья, тепла, шуток. Отныне некому будет делать ее светлее и учить меня видеть красоту мира. Что гораздо ужаснее, в ней не будет любви. Какая же любовь возможна без Грейс?
Жизнь без любви. Без Грейс. Без Медведицы.
Глава 15. Оцепенение
Грейс
На негнущихся ногах я плелась к Грейстоуну. Случившееся не укладывалось в голове. Единственное, в чем я была уверена, – никакими словами не выразить мое эмоциональное состояние. Странное настроение Хейдена, не покидавшее его эти дни, наконец-то получило объяснение. За считаные минуты он меня просто уничтожил. Его слова и действия с предельной ясностью говорили: он больше не желает видеть меня рядом с собой. А уж что касается его любви… это я вбила себе в голову, будто он меня любит.
Мы не признавались друг другу в любви, однако в самой глубине моей души теплилась надежда: быть может, однажды он произнесет те слова, которые мне так безумно хотелось услышать. Как же я ошибалась!
Хейден не любил меня так, как я его. Он вообще меня не любил.
Казалось, я должна была сейчас испытывать душевную боль, недоумение, ошеломление… словом, что-то чувствовать. Но никаких эмоций не было. Только оцепенение. Пустота. Я была пустой оболочкой, ковыляющей к тому месту, где выросла. Я не знала, что скажу, появившись там. Сил придумывать объяснение не было. Разум отторгал случившееся. Потом мне станет больно. Боль двигалась следом, разрасталась и выжидала подходящего момента, чтобы окончательно размазать меня по плоскости.
