Имелись у них и другие дарования. Родерик Гинзбург прославился своими переводами чешской поэзии, включая поэму «Май» Карла Гинека Махи, тирольские элегии Карела Гавличека и стихи Яна Коллара. Его брат с женитьбой вошел в семью видных политиков. Они все демонстрировали такое дружелюбие к чешскому кузену, что мой отец был весьма доволен своим пребыванием в Чикаго, хотя ему и пришлось начать с работы на складе, изучая, как функционирует многопрофильный магазин.
Ему так понравилось в США, что он бы, наверное, остался там навсегда. Но его отец заболел и попросил старшего сына взять на себя управление пльзеньским магазином вместе с младшим братом Карелом. Ярослав возвратился без большой охоты, научившись за четыре года бегло говорить по-английски и хорошо усвоив американские принципы коммерции. Тогда-то его и представили моей будущей матери, и он женился на ней в 1923 году. Теща в качестве свадебного подарка уступила им кухарку Эмили, которая потом заботилась о всех нас. Через четыре года, 1 января 1927 года, родилась я. К тому времени бабушка подготовила горничную для матери, а потом – гувернантку для меня. Мне дали имя Зузана Эва Мириам. Зузана – так по-чешски звучит имя Сусанна, что на иврите значит «лилия», мои родители услышали это имя в фильме, который они смотрели, когда мама была беременна мной. Эвой звали любимую двоюродную сестру, а Мириам – это просто мое еврейское имя. Однако Зузана было не слишком употребимым, из-за него семья моей матери подняла шум. Моя бабушка была расстроена и написала маме: «Зузи ты могла бы назвать собаку».
Хотя мой отец был убежденным патриотом, мне кажется, если бы не долг перед семьей, он не вернулся бы из Америки. Дядя Карел дезертировал из австро-венгерской армии во время Первой мировой и вступил в ряды Иностранного легиона в Италии. От моего деда оба научились торговому делу, если и не унаследовали его изобретательной пылкости. Мой дедушка по отцу, носивший длинные седые волосы до плеч и кепку, прославился тем, что тематически оформлял витрины в соответствии с разными случаями. Однажды на день Святого Николая он избрал темой ад, чертей и адское пламя. В другой раз расставил там модели поездов. Какую бы тему он ни выбирал, витрина всегда привлекала множество детей. По сейчас я встречаю тех, кто вспоминает, как в детстве стоял, припав лицом к стеклу, у окна магазина Ружички.
Внутри продавалось все, что детской душе угодно, – коньки, куклы, мячи, волчки и самокаты. Когда руководство перешло к моему отцу, он применил чикагский опыт и открыл новую секцию с отдельным входом, где продавались перчатки, зонтики, туфли, постельное и прочее белье, ювелирные изделия, осветительные приборы, так что покупатели могли тут же на месте обзавестись всем, в чем они только ни нуждались. У меня есть старая фотография витрин, сверху донизу заполненных различными товарами.
Мой отец думал и о рекламных слоганах в американском стиле вроде «Не забудьте про Ружичку!» Он размещал их в здешних газетах и занял видное место среди городских коммерсантов. Бизнес стал процветать, оптовые продавцы толпами шли к отцу, предлагая свои товары. У меня никогда не было интереса к куклам, но мне нравилось все блестящее, особенно бижутерия.
Мама помогала в магазине и вела счета. С благословения супругов и свекра она и жена дяди Карела Камила решили сделать нечто необычное для женщин того времени: они открыли собственный магазин «Филиалка» (то есть филиал) на Клатовске Тржиде в другом районе города. Им они занимались самостоятельно и преуспели. Жены соревновались с мужьями, между магазинами возникла здоровая конкуренция, поскольку мой отец был доброжелателен к ним и поддерживал их в этом начинании.
Мы трое были очень счастливы и баловали друг друга задолго до того, как это вошло в моду, особенно мать, хотя она много тревожилась и обычно выглядела опечаленной. Родители часто работали допоздна, но, вернувшись домой, сосредотачивали все внимание на мне, обо всем расспрашивали и только портили меня.
Я росла с английской и немецкой гувернантками, в трехъязычной среде, где пользовались чешским, немецким и английским и легко переключались с одного языка на другой. Возможно, из-за того что родители отсутствовали по целым дням, я стала немного невротичным ребенком и страшно беспокоилась, что со мной что-нибудь случится. Мать в свою очередь слишком оберегала меня и хотела бы завести еще ребенка, но отец пессимистично смотрел на ситуацию в мире в тридцатые годы и потому не желал, чтобы еще одно его чадо подверглось угрозам тогдашнего времени.
Его упрямство спасло нам жизни, потому что с младенцем в семье мы бы угодили прямиком в газовую камеру, что и случилось с некоторыми нашими родственниками.
Я НЕ СТРАДАЛА от того, что у меня не было брата или сестренки, потому что их заменяла кузина Дашенка, чье полное имя звучало Дагмар. Мы были неразлучны. Всего на месяц младше меня Дашенка была старшим ребенком у дяди Карела и тети Камилы. Мы одинаково одевались с Дагмар, ходили в одну и ту же школу, где все учителя нас звали Зузи и Дагмар, «девочки Ружички». Кроме того, мы вместе проводили выходные, катаясь на лыжах зимой с родителями или на велосипедах летом в горах Крконоше.
Дагмар, ее родители и младший брат Милош, или Милошек, жили в квартире на третьем этаже рядом с нами, по адресу Плахего, 4, в центре Пльзеня. Из окна спальни я могла посмотреть через двор в окно комнаты Дагмар. Каждое утро, распахнув ставни, мы радостно кричали друг другу: «Доброе утро, кузина! Ты идешь?»
Из другого окна я видела мамин магазин, откуда она махала мне с порога, когда закрывала его в шесть часов. Потом мы прогуливались вместе в общественных садах вокруг синагоги до места работы отца, чтобы там он присоединился к нам. Часто он уже встречал нас на полдороге на велосипеде, и я испытывала счастье от того, что вся семья в сборе. Мне давали пять крон карманных денег, и мы шли вместе в мой любимый магазин «Малы Гласател» («Маленький вестник»), чтобы купить забавку мне и цветы для мамы.
Меня, как любопытного ребенка, интересовало все, в особенности самолеты, и в шесть лет я объявила, что, когда вырасту, стану пилотом. Затем меня увлекли книги, и я вознамерилась стать писателем. А Дагмар обожала природу и животных, поэтому рано решила стать врачом-ветеринаром. У нее был котенок Эвинка, а у меня тропические рыбки в аквариуме, одна с веерообразным хвостом, которая звалась Веер Леди Уиндермир, по названию нравившейся мне пьесы Уайльда. Еще у меня была канарейка Джерри, носившая это имя в честь отца – Ярослава. Но, по-моему, Дагмар канарейка занимала больше, чем меня.
Отец побуждал нас изучать английский язык с ранних лет, читая нам «Питера Пена», «Винни-Пуха» и «Алису в Стране чудес». Дагмар обожала Винни-Пуха и мечтала завести ослика Иа-Иа. Языки ей давались труднее, чем мне, поэтому дорогой папочка терял терпение, и она в конце концов перестала заниматься вместе со мной. Тогда отец начал учить меня английскому самым замечательным образом. Он просил выписывать каждое новое слово, попадавшееся при совместном чтении, и говорить ему, что оно значит, при его возвращении домой. Если у меня не получалось ответить, мы не читали дальше, поэтому у меня был сильный стимул запоминать.
Мама всегда выглядела очень элегантно, и это впечатляло меня. Мне нравилось, что она всегда прекрасно одета. Местная портниха шила для мамы и нас великолепные платья, и мы с Дагмар часто носили одинаковые, хотя у мамы были специально для нее и меня особые, сочетающиеся наряды матери и дочери. Еще нам нравилось ходить в костюмах. Однажды я нарядилась в Чио-чио-сан из «Мадам Баттерфляй», использовав для этого мамин купальный халат с хризантемами и тюрбан. В другой раз я была Матой Хари, а в школьной постановке – женщиной-почтальоном в униформе.
