– Твоя информация не имеет никакой ценности, – сказала она.
Он принял обвиняющий тон.
– Вы уже знали!
Чего надеялся он достигнуть этим гамбитом? И уже не в первый раз, она спросила себя, неужели Хевви представляет собой лучшее из того, что может выдать «X»? Неужели они целенаправленно посылают сюда своих дураков? Сомнительно, чтобы это было так. Как же тогда детская некомпетентность Хевви может управлять такими орудиями власти, как Стена Бога? Может быть, люди «X» – это выродившиеся потомки более великих существ?
Хевви не мог молчать, даже если этого требовало его собственное выживание.
– Если вы уже не знали о Маккае… тогда вы… тогда вы не верите мне!
Это уже было чересчур. Это уже было чересчур даже для Хевви, и Джедрик сказала себе: «Как бы не велики были силы „X“, он должен умереть. Он мутит воду. Такой некомпетентности нельзя позволять размножаться».
Это должно быть сделано бесстрастно, не так как Говачинский самец пожирает своих головастиков, а с той клинической решимостью, которую «X» не сможет истолковать неправильно.
До сих пор она рассчитывала, что Хевви отвезет ее в определенное место. У него до сих пор была заданная роль, которую он должен сыграть. Позднее, уделив некоторое внимание ложным следам, она сделает то, что должно быть сделано. После этого можно будет перейти к следующей части ее плана.
«СОМНЕНИЕ».
– Кто-нибудь мог бы заподозрить тебя в попытке говорить под водой, – обвинил Маккай.
Он все еще сидел напротив Аритча в святилище Верховных Магистров, и это почти оскорбление было единственным свидетельством изменившейся атмосферы между ними. Солнце опустилось ближе к горизонту, и его ДУХОВНОЕ КОЛЬЦО больше не очерчивало голову Аритча. Эти двое были более непосредственны сейчас, если не более искренни. Они изучали индивидуальные способности и выясняли, куда мог быть направлен выгодный разговор.
Верховный Магистр сгибал бедренные сухожилия.
Зная этих людей по длительным и тщательным наблюдениям, Маккай осознавал, что старый Говачин страдал из-за длящейся бездеятельности. Это было преимуществом, которое можно использовать. Маккай поднял левую руку, перечисляя на своих пальцах:
– Ты говоришь, первоначальные добровольцы на Досади подвергались стиранию памяти, но многие их потомки невосприимчивы к такому стиранию. Нынешнее поколение не знает о нашей Согласованной Вселенной.
– Насколько нынешнее поколение Досади понимает, они единственные люди на единственной обитаемой планете в существовании.
Маккаю было трудно в это поверить. Он поднял третий палец.
Аритч смотрел с изумлением и отвращением на выставленную руку. МЕЖДУ ОТДЕЛЬНЫМИ ПАЛЬЦАМИ НЕ БЫЛО ПЕРЕПОНОК!
Маккай продолжал:
– И ты говоришь мне, что Демопол, поддержанный определенными религиозными предписаниями, является основным инструментом тамошнего правительства?
– Изначальное условие нашего эксперимента, – ответил Аритч.
Маккай заметил, что это не было исчерпывающим ответом. Первоначальные условия постоянно менялись. Маккай решил вернуться к этому после того, как Верховный Магистр большей частью отойдет от мышечной боли.
– Досади знают природу калебанского барьера, который их окружает?
– Они пытались запускать зонды, примитивные электромагнитные проекты. Они понимают, что те энергии, которые они в состоянии выработать, не проникнут через их «Стену Бога».
– Это то, как они называют барьер?
– Так или «Небесная Завеса». До некоторой степени, это отмечает меру их отношения к барьеру.
– Демопол может служить многим правительственным формам, – сказал Маккай. – Какова основная форма их правительства?
Обдумав это, Аритч ответил:
– Форма меняется. Они использовали около восьмидесяти различных правительственных форм.
Другой ничего не значащий ответ. Аритчу не нравилось стоять перед лицом того факта, что их эксперимент надел на себя военный мундир.
Маккай думал о Демополе. В руках знатоков и с населением, чувствительным к программируемым зондам, которыми были собраны компьютерные данные, Демопол представлял основной инструмент для манипулирования простым народом. Согласование объявило незаконным его использование, как угрожающее индивидуальным правам и свободам. Говачин нарушил этот запрет, да, но на поверхность всплывали более интересные данные: Досади применили около восьмидесяти правительственных форм, не отвергая Демопол. Это подразумевало частые изменения.
– Как часто они меняли форму правления?
– Ты умеешь делить числа так же легко, как и я, – ответил Аритч. Тон у него был раздраженный.
Маккай кивнул.
– Досадийские народные массы знают о Демополе, но ты не позволяешь им убрать его!
Аритч не ожидал такой проницательности. Он отвечал с разоблачающей точностью, усиленной его мышечными болями.
– Как ты узнал это?
– Ты сказал мне.
– Я?
– Совершенно ясно. Такое частое изменение чувствительно к раздражителю – Демополу. Они изменяют правительственные формы, но оставляют раздражитель. Очевидно, они не могут удалить раздражитель. Это было совершенно ясной частью твоего эксперимента – повысить сопротивление населения Демополу.
– Сопротивляющееся население, да, – сказал Аритч. Он содрогнулся.
– Ты преступил Закон Согласования во многих местах, – сказал Маккай.
– Мой Легум осмеливается меня судить?
– Нет. Но если я говорю с некоторой резкостью, вспомни, пожалуйста, что я Человек. Я проникнут глубокой симпатией к Говачину, но я остаюсь Человеком.
– Ахх-ах, да. Мы не должны забывать длительного Человеческого общения с Демополом.
– Мы выживаем благодаря отбору лучших решительных создателей, – сказал Маккай.
– А Демопол возвышает посредственность.
– Произошло ли это на Досади?
– Нет.
– Но ты хотел, чтобы они испытали много различных правительственных форм?
Верховный Магистр пожал плечами, оставшись безмолвным.
– Мы, Люди, находим, что Демопол наносит сильный ущерб общественным взаимоотношениям. Он разрушает предопределенный удел общества.
– И что мы могли надеяться узнать, вредя нашему досадийскому обществу?
– Вернулись ли мы к вопросу предполагаемых прибылей?
Аритч напряг ноющие мускулы:
– Ты упрямый, Маккай.
Маккай печально покачал головой:
– Демопол всегда поддерживался нами как основной балансир, источник чудес решительности-созидания. Предполагалось производить растущее тело знания о том, в чем общество действительно нуждалось. Мыслилось производить справедливость во всех случаях, невзирая ни на какие неравенства.
