И снова перед Ваэлой встал тот же вопрос: что мы на самом деле знаем о келпе?
«Он мыслит. Он сознает себя».
В этом Ваэла была уверена. Вызов, который проблема бросала ее способностям, занимал ее полностью, и убежденность ее была настолько заразительна, что вся Колония разделилась на два лагеря. Потому что аргументы в пользу тотального уничтожения келпа тоже невозможно отбросить.
«Жрать-то его нельзя».
Нельзя. Водоросли в любом виде пагубно действовали на сознание человека, вызывали галлюцинации. Какое именно вещество создавало такой эффект – химики Колонии пока не установили, но оно явно было общим у келпа и дирижабликов. Неуловимую субстанцию прозвали фрагой – потому что она «фрагментирует психику».
Одно это убеждало Ваэлу, что келп должен быть сохранен для последующего изучения.
Ей снова пришлось отвлечься, чтобы пристрелить еще одного рвача. Вниз по склону осыпались черные ошметки, истекающие зеленой кровью. «Что-то много их набежало», – рассеянно подумала она.
Ваэла опасливо вгляделась в россыпи валунов внизу, выискивая, не двинется ли что. Но ничего необычного не заметила. Она все еще осматривала окрестности, когда из люка показался ее сменщик. Это был ее знакомый – Скотт Бурик, ремонтник цеппелинов из ночьсторонней смены, невысокий, рано постаревший мужичок. Но с реакцией у него все в порядке, как и у любого выжившего колониста. Передавая сменщику огнемет, Ваэла предупредила его о рвачах.
– Доброго отдыха, – отозвался он, не сводя взгляда с равнины.
Ваэла захлопнула за собой люк и соскользнула по туннелю в кабинет, где обычно писали отчеты. Ей предстояло отчитаться за расстрелянных демонов и дать свою оценку состоянию фауны на данный момент.
В бледно-желтых стенах вырубленного в скале помещения не было ни одного окно. За единственным компультом восседал Ари Аренсон, сероглазый блондин с невыразительной физиономией. По всеобщему убеждению, работал он на Хесуса Льюиса, отчего Ваэла всегда была с ним исключительно вежлива и осторожна. С теми, кто вызывал недовольство Льюиса, случались престранные вещи.
Но сейчас она, как всегда после вахты, ощущала себя изможденной, выпитой до дна, точно до ее сердца добрался какой-то телепатический прядильщик. Обычные вопросы вызывали у нее смертную скуку.
– Да, нарыв нервоедов, похоже, стерилизован надежно…
Подобие жизни возвратилось к Ваэле только в самом конце беседы, когда Аренсон вручил ей листок буроватой местной бумаги. «Явиться в главный ангар для работы в новой группе по изучению электрокелпа», – было написано в нем.
Пока она вчитывалась в этот простой приказ, Аренсон смотрел на экран. По лицу его расползлась кривоватая ухмылка.
– Пока не уходите, – бросил он. – Вашему сменщику, – он указал подбородком в сторону люка, – только что рвач кишки выел. Сейчас нового пришлют.
11
Поэзия, как и сознание, отвергает незначащие позиции.
Раджа Флэттери, из корабельных архивов.
Слова Корабля о том, что человечеству может прийти конец, оставили в душе Флэттери пустоту.
Он вглядывался в окружавшую его тьму, надеясь найти в ней утешение. Неужели Корабль действительно сломает… запись? И что значит – запись?
«Последний наш шанс».
Флэттери и предположить не мог, как затронули эти слова самые основы его мирка, то глубинное чувство сродства с его единоплеменниками. Мысль о том, что когда-нибудь, в далеком будущем, такие же, как он, люди, будут так же радоваться жизни, согревала душу приязнью к неведомым потомкам.
– Так это и впрямь последняя попытка? – переспросил он.
– Как мне ни жаль.
Ответ Корабля не удивил его.
– Почему же ты не скажешь нам прямо… – воскликнул он.
– Радж! С какой же легкостью готов ты вручить мне свою свободу воли.
– Ты бы хоть из приличия ее взял!
– Поверь мне, Радж, есть места, куда не осмеливаются ступить ни человек, ни Бог.
– И ты хочешь, чтобы я спустился на эту планету, задал здешним обитателям твой вопрос и помог им найти ответ?
– Ты согласишься?
– Как я могу отказаться?
– Мне нужен твой выбор, Радж, сделанный разумно и свободно. Ты согласен?
Флэттери подумал. Он ведь может и отказаться… Почему нет? Кто они ему – эти… эти корабельники, эти отзвуки многочисленных повторов? Но они в достаточной мере люди, чтобы он мог скрещиваться с ними. Люди. А при мысли о вселенной, где никогда и нигде более не будет человека, сердце Раджи Флэттери все еще сжималось от боли.
Последний шанс человечества? Это может быть интересной… игрой. Или еще одной созданной Кораблем иллюзией.
– Это все только игра ума, Корабль?
– Нет. Плоть существует, чтобы пережить все то, что под силу смертной плоти. Сомневайся во всем, но не в этом.
– Я сомневаюсь во всем – или ни в чем.
– Пусть так. Так ты вступишь в игру, невзирая на сомнения?
– А ты расскажешь мне больше сути игры?
– Если ты будешь задавать верные вопросы.
– Какую роль я играю?
– А-а-ах!.. – Блаженный вздох. – Ты станешь живым вызовом.
Эту роль Флэттери знал хорошо. Стать живым вызовом людской природе, заставить паству найти в себе то лучшее, о чем она и не подозревала до мига откровения. Но слишком многие ломались, не в силах ответить на такой вызов. Раджа вспомнил, сколько боли приносит подобная ответственность. Ему хотелось избежать ее – но задавать Кораблю прямой вопрос он опасался. Разве что вызнать его планы?..
– Ты не прятал случаем в моей памяти ничего об этой игре, что мне стоило бы знать?
– Радж! – Негодование Корабля окатило капеллан-психиатра, точно кипятком, и прошло сквозь тело, как через сито. – Я не краду твоей памяти, Радж, – продолжил голос уже мягче.
– Тогда в этой игре я сам должен стать чем-то отличным от прежних повторов. Что еще новенького ты мне приготовил?
– Само место, где проводится испытание, имеет отличие от всех прежних. Отличие столь значительное, что ты можешь быть испытан им и сам – испытан на разрушение, Радж.
Подтекст, крывшийся в этом простом ответе, крайне изумил Раджу Флэттери. Значит, есть вещи, неведомые даже всемогущему. Даже Богу – или Сатане – есть чему научиться.
– В том изумительном и опасном состоянии, которое вы, люди, зовете временем, – откликнулся Корабль на его невысказанную мысль, напугав Раджу до судорог, – сила может стать слабостью.
– Тогда что это за отличие такое значительное?
– Этот элемент игры ты откроешь для себя сам.
Теперь Флэттери уловил суть игры – он должен был выбирать. По собственной воле, без принуждения. Корабль требовал случая взамен предопределенности; не безупречных повторов голозаписи, а импровизации вживую, когда господствует свобода воли. А первыми призом станет выживание человечества. Вспомнились слова из «Руководства для капеллан-психиатров»: «Господь Бог не играет в кости»*. [Приписывается Эйнштейну – он до конца своих дней критически относился к квантовой механике, в которой принцип неопределенности является одним из основополагающих.] Тот, кто сказал это, ошибался.
