Что бы вы только ни отдали, чтобы вернуться к началу, снова стать теми людьми, для которых будущее было таким свежим и многообещающим, что, казалось, просто невозможно все испортить?
Тереза Энн Фаулер
Часть первая
Глава первая
Саттон-Вени, Англия, ноябрь 1918 года
В баночке, которую держала в руке Леонора, хранилась субстанция столь же черная, как небо в безлунную ночь. Она отвинтила крышку, и ее подруга Джоан нетерпеливо заглянула ей через плечо.
– У меня все получилось, – сказала Леонора.
– Попробуй нанести ее! – посоветовала Джоан.
Леонора обмакнула палец в краску для бровей и ресниц, которую приготовила накануне. На подушечке пальца осталась пленка черной жидкости. Леонора нанесла ее на кончики ресниц, поначалу осторожно, а потом осмелела, сунула палец в баночку и добавила еще немного субстанции.
– Как я выгляжу?
– Подожди. – Джоан взяла в руки карманное зеркальце и экземпляр журнала «Кинофильмы и зритель», лежавший открытым на рабочем столе перед ними. Держа зеркальце перед лицом Лео, а журнал – рядом с ним, она принялась сверять получившийся эффект с фотографией Теды Бары
[1] в роли Клеопатры.
Лео улыбнулась своему отражению: ее зеленые глаза теперь казались больше и ярче благодаря туши для ресниц.
– Получилось лучше, чем я надеялась. Держи.
Она передала баночку Джоан, и та, следуя примеру Лео, точно так же накрасила и свои ресницы.
– Пожалуй, в следующий раз надо добавить немного масла для блеска, – заметила Лео, продолжая внимательно разглядывать свое лицо. – Ресницы у Клеопатры определенно блестят сильнее.
– Учитывая, что это единственная тушь для ресниц на сотни миль вокруг, я думаю, что первый блин отнюдь не вышел комом.
– Ты не поверишь, но это всего лишь смесь мыльных хлопьев и ламповой копоти. Я пыталась использовать вазелин и сажу, но они оказались чересчур липкими. А эту тушь наносить куда легче, но, надеюсь, я смогу улучшить ее. – Лео вздохнула, окинув взглядом беспорядок, царивший в кладовой и на рабочем столе, заставленном мазями, бальзамами и результатами ее косметических экспериментов. – В том случае, разумеется, если у меня останется свободное время после приготовления лекарств от венерических заболеваний.
– Я могу понять, почему мальчики идут на это, – с грустью отозвалась Джоан. – Те, за которыми я ухаживала, говорили мне, что были готовы на все, лишь бы испытать хоть капельку любви после всего, с чем им пришлось столкнуться.
Лео содрогнулась всем телом, представив себе, как Джоан в госпитале военного лагеря, расположенного примерно в миле от Саттон-Вени, выслушивает подобные признания, перевязывая раненых солдат.
– Как ты думаешь, мы ведем себя ужасно? Стоим здесь и болтаем о туши для ресниц и кино, в то время как…
– Разумеется, нет! – с жаром воскликнула Джоан, австралийский акцент которой, как всегда в минуты волнения, стал заметнее. – Я трачу по двенадцать часов в день на то, чтобы не дать мужчинам умереть, да и у тебя не меньше времени уходит на приготовление лекарств. Не говоря уже о том, что необходимо поддерживать их моральный дух; походы в аптеку за снадобьями не зря так популярны в лагере.
Лео покраснела.
– Мы идем в синематограф или нет? – поинтересовалась она.
– Теперь к туши для ресниц мне требуется еще и помада для губ.
Лео протянула Джоан баночку, наполненную красным блестящим кремом.
– Ты – настоящее сокровище. Не сомневаюсь, что благодаря тебе у здешних медсестер косметика лучше, чем у дам в Лондоне. – Джоан осторожными прикосновениями нанесла крем на губы, обеими руками пригладила свои каштановые волосы, надела темно-синюю шляпку в форме колокола и удовлетворенно кивнула.
– А что, если нас увидит миссис Ходжкинс?
Джоан небрежно повела плечами.
– Ну и что? Накрасив ресницы, мы не нарушили закон.
– Пока еще нет. Но это, скорее всего, только потому, что никто не понимает, сколь многого мы хотим. – Лео ткнула пальцем в журнал. – Или ты полагаешь, что фраза «Я хочу быть похожей на Теду Бару» – достаточное оправдание для этого?
Джоан рассмеялась.
– Идем. А то мне давно уже хочется рассказать тебе свои новости.
– Сначала я должна взглянуть, как там папа.
Лео перевернула нужной стороной табличку «Закрыто» на двери, на которой красовалась надпись «Гарольд Ист, провизор первого стола и аптекарь», и взбежала по ступенькам в квартиру, где жила со своим отцом.
Гарольд Ист сидел за столом, якобы читая газету, но он снял очки, и глаза его были закрыты. Он выглядел еще более исхудавшим и бледным, чем обыкновенно, и Лео в тысячный раз пожалела о том, что не может обеспечить ему необходимое полноценное питание. Карточная система выдачи продуктов еще годилась для нее, молоденькой девушки, но никак не подходила ее отцу, здоровье которого и так необратимо ухудшилось от горя после того, как его жена умерла при родах, а тяготы войны состарили его еще больше.
– Папочка, – прошептала она, кладя ладонь ему на локоть.
Он едва не подпрыгнул на месте, и глаза его распахнулись.
– Что случилось? – осведомился он, нашаривая очки.
Леонора обнаружила их под газетой и протянула ему, но он лишь сжал их в кулаке, беспомощно глядя на нее. Она знала, что сейчас он видит лишь смутный ее силуэт.
– Мне очень жаль, что я напугала тебя, – негромко проговорила она. – Ничего не случилось. Я всего лишь пришла сказать «до свидания». Я иду в синематограф с Джоан, помнишь?
– Разумеется, помню. – Ее отец просиял и протянул ей обе руки.
Лео бережно поцеловала его в лоб.
– Ты поел хлеба?
– Я даже дочиста вылизал тарелку, не оставив ни единой крошки, – ответил он. – А ты ступай и повеселись немножко. Ты и так проводишь слишком много времени здесь, со мной.
– Как прошло твое утро в аптеке?
– Отлично. Пришли несколько солдат, но они остались крайне разочарованы, узнав о том, что ты ухаживаешь за их куда более везучими собратьями в мэрии Саттон-Вени. А еще придется приготовить новую порцию кольдкрема «Лео». Мы опять распродали весь его запас. Миссис Кидд заявила мне, что он куда лучше «Пондса».
– Так я и знала, что он им понравится. Быть может, теперь ты позволишь мне продавать и помаду для губ.
