– Именно. Куда это вы собрались? – спросила Мари, заметив, что молодой человек направился вслед за стариком.
– Я должен плюнуть в лицо этому гаду! – яростно прошептал Карл.
– Не будьте таким предсказуемым, не разочаровывайте меня. – Девушка произнесла эти слова так искренне, что журналист остановился и с удивлением на нее взглянул: – Почему вы так говорите?
– Это дело давно прошедших дней. Дантес сделал то, что сделал, – и этого уже не изменить. Я вообще считаю, что ему крупно не повезло, потому что он вошел в историю именно таким неприглядным способом. Не он – так кто-то другой сделал бы это. Александру Сергеевичу не суждено было умереть в своей постели от старости, таким уж человеком он был. К тому же вы далеко не первый, кто хочет выказать Жоржу возмущение. Скорее миллионный. И поверьте, удовлетворения после этого вы не почувствуете, я это точно знаю.
– Но почему у него такой дом? Чем он заслужил его? – Карл вспомнил жалкую лачугу, в которой ютился старик, спутавший его со своим сыном.
– Ничем, – покачала головой Мари. – Вы не поняли главного, господин Дубинин. Дело не в том, что он заслужил, а в том, чего он хочет. Его главная беда в том, что он до сих пор не разучился любить деньги. Поэтому он никогда не будет прощен.
– Кем?
– Прежде всего самим собой. Ну и людьми, конечно.
– Это важно?
– Очень.
– То есть вы хотите сказать, что люди имеют здесь не ту жизнь, которую заслуживают, а ту, которую хотят? – Дубинин был так поражен этой мыслью, что на мгновение забыл и о Дантесе, и о Пушкине. – Но почему? Что заставляет их отказываться от того, что они могли бы иметь?
– Стыд, – просто ответила девушка.
– Перед кем?
– Как я уже говорила, перед самими собой. И перед людьми. И это тоже очень важно.
Дубинин не хотел признаваться в том, что запутался – в собственных мыслях, в странных суждениях Мари, в том, что происходило вокруг. Девушка внимательно следила за ним и заметила сомнения, одолевавшие журналиста.
– Я понимаю, что, сидя на горе, сложно разглядеть то, что творится у ее подножия. В вашем случае гора – это жизнь и принципы, по которым существует общество. Здесь законы, к которым вы привыкли, не действуют. Представьте себе, что вы на протяжении многих десятков, сотен, тысяч лет предоставлены сами себе. Ресурсы ваши не ограничены. Желания исполняются, словно по мановению волшебной палочки. Вместо стола – скатерть-самобранка. Ешь, пей не хочу. Но как долго вы сможете жить без цели, без преград, которые нужно преодолевать? Пять лет? Максимум десять. Потом наступает похмелье. Вам не хочется больше жить, но вы даже убить себя не можете – здесь такой выход невозможен. Что вам остается? Правильно – вновь стать человеком. Только лучше. У кого-то на это уходит пятьдесят лет, у кого-то – пятьсот. Тот же Дантес слишком привязан к своим земным слабостям. Да, у него дом, который может вместить сотню людей, но он живет в нем один потому, что никому не нужен, несмотря на кажущийся лоск. Но это пройдет, я в этом нисколько не сомневаюсь. В душе он, в общем, неплохой человек. И тогда Александр Сергеевич его обязательно простит. А вот Алигьери, которого вы, возможно, еще встретите – однако я бы вам не советовала этого делать, – вряд ли сможет оправиться самостоятельно. Его трагедия в том, что он однолюб и не может смириться с тем, что никогда больше не встретится с Беатриче. До самой смерти он надеялся воссоединиться с ней на небесах, ведь он был очень религиозным человеком, как вы, наверное, успели заметить. Но в рай он не попал, застряв здесь, и то, что многие воспринимают как благодать, превратилось для него в проклятье. Но это пройдет рано или поздно. Всегда проходит.
Дубинин слушал Мари и рассеянно кивал. Мысль была ему, в общем, понятна – очищение через пресыщение. Спорный метод, конечно, но если он работает – бог с ним. Молодого человека беспокоило другое. Теперь, зная, что роль в истории, гарантирующая место в этой параллельной действительности, может оказаться совершенно случайной, он подумал, что больше не сможет не только работать в журналистике, но и писать вообще. Слова могут иметь как созидательную, так и разрушительную силу. Кто знает, как и на что он может повлиять своими материалами? Карлу стало страшно попадать сюда – он то ни в коем случае этого не хотел, то жаждал…
– Давайте сразу определимся с условиями нашего сотрудничества, – предложил Эдгар. – Я устал от неопределенности в жизни. Не хочу и после смерти витать в облаках, извините за каламбур.
– Какими условиями? – удивилась Мэри, не ожидавшая такого поворота.
Прежде чем ответить, писатель с минуту молчал, и только потом заговорил, глядя себя под ноги:
– Я не знаю, смогу ли помочь вам в поисках того человека, о котором вы говорили. Я даже не уверен в том, что должен это делать. Но, судя по всему, у меня нет выбора. Думаю, я имею право знать о том, что меня ждет после того, как у вас пропадет интерес ко мне.
– Разумно, – согласилась девушка. – Не стану откладывать дело в долгий ящик, тем более что недавний опыт подсказывает мне, что это ни к чему хорошему не приведет.
– О чем вы?
– О вашем предшественнике.
– Он плохо кончил?
– Нет, плохо кончило наше сотрудничество. С ним все в порядке – он там, где и должен быть, но мы были близки к катастрофе. Однако я отвлеклась, о нем вы узнаете в свое время. Сейчас же могу вам обещать жизнь после смерти – как в прямом, так и в переносном смысле. Ваши произведения переживут вас на многие годы. Можете считать себя классиком. Что же касается вашего сознания, то оно сохранится. Более того, у вас появится возможность выстроить мир так, как вам угодно, избежав прежних ошибок. Считайте это вторым шансом.
– Правда? А каким образом… Хотя нет, не говорите ничего. Я хочу все увидеть сам.
– Безусловно. – Мэри понимающе улыбнулась. – Что-то еще?
– Да. Когда все закончится, я должен увидеть Вирджинию. Думаю, это вам по силам.
– Почему вы так считаете? – Девушка задумчиво посмотрела куда-то мимо него.
– Разве я ошибаюсь?
– Нет, вы проницательны. К сожалению, не все зависит от меня, есть еще закон вселенной, который я нарушить не могу. Но сделаем вот что. Я просмотрю свои записи – и если она там есть, а это возможно, то вы не только увидитесь, но и будете вместе. Навсегда. Такой вариант вас устраивает?
– Вполне, – обрадовался Эдгар. – Теперь я полностью в вашем распоряжении. Вы спрашивали меня о Рейнольдсе. Позвольте узнать: откуда вам известно это имя и почему оно так важно для вас?
– Это имя вы несколько раз повторяли перед смертью. Считайте это обычным любопытством с моей стороны.
– Странно, я совершенно не помню этого. Впрочем, я вообще мало что помню из того времени. В этом нет никакой тайны. Рейнольдс – персонаж из моей последней повести, которую я не успел дописать. Она называлась «Утонувшая рыба».
