Элайджа становится сильнее. Я сижу на диване и держу мальчика на весу, пока он отталкивается крошечными ножками от моего живота. Я издаю похрюкивания и пощелкивания, как все взрослые, общающиеся с младенцами, когда Джонас проносит снятую с петель дверь в сторону гаража.
Племянник зевает, поэтому я кладу его на грудь и укачиваю, легонько похлопывая по спинке. Он уже давно должен был заснуть и кажется уставшим, несмотря на получасовой отдых, пока мы с его отцом уничтожали картину. Элайджа постепенно затихает и начинает дремать. Я прижимаюсь щекой к его голове и стараюсь отогнать грустные мысли о постигшей ребенка судьбе.
Ему повезло с Джонасом. Мужчина, который не бросил его, хотя почти наверняка не был ему биологическим отцом. Надеюсь, Элайджа не возненавидит Джонаса, когда узнает правду, а лишь будет ценить его еще больше.
Тем временем Джонас возвращается в гостиную и улыбается, увидев, как сын мирно посапывает у меня на руках. Присев рядом, он проводит рукой по головке малыша, а затем тихо вздыхает. Наши взгляды опять встречаются. Мы находимся так близко, что соприкасаемся ногами.
Снова просыпается то чувство, которое я ощутила тогда на кухне. А я-то надеялась, что это был мимолетный каприз и тот отклик, который Джонас вызвал во мне, больше никогда не возникнет.
– Можешь отодвинуться? – шепотом прошу я. Он, чуть нахмурившись, отводит взор, словно не понимает, что я сказала. – Ты сидишь слишком вплотную, мне нужно больше места.
Джонас наконец понимает. Кажется, моя реакция его слегка удивила. Отец Элайджи демонстративно перемещается на другой конец дивана. Теперь у меня появляется ощущение, что я его обидела.
– Прости, – произношу я. – Просто я… немного сбита с толку.
– Все в порядке, – отвечает Джонас.
Я наклоняю голову и смотрю на племянника. Он обмяк в моих объятиях, значит, можно переложить его в колыбельку. Так я и поступаю, отчаянно желая глотнуть немного свежего воздуха. Я аккуратно опускаю Элайджу в коляску, жду немного, чтобы убедиться в крепости его сна, и накрываю одеяльцем.
Выскользая во двор, я старательно избегаю зрительного контакта с Джонасом. Я почти уверена, что он последует за мной, вне зависимости от того, позову я его или нет. Честно говоря, нам следует обсудить произошедшее на кухне, потому что мне совсем не хочется, чтобы он питал какие-либо ложные надежды.
Джонас осторожно прикрывает стеклянную дверь. Я хожу из угла в угол, разглядывая каменные плиты под ногами. Крис положил их несколько лет назад. Мы с Дженни тогда ему помогали, и я помню, как было тогда весело. Мы смеялись над Крисом, потому что он почему-то решил включить Джона Денвера и подпевал песне изо всех сил, отчаянно фальшивя. Он никогда не слушал певца раньше, поэтому мы продолжали подшучивать над Крисом, пока он не запер нас в доме и не завершил работу уже без нашей помощи.
Интересно, у них была интрижка уже тогда?
Мне все чаще и чаще приходит в голову вопрос: когда все началось? Не знаю, почему я надеюсь, что это произошло лишь недавно? Наверное, мысль о предательстве, которое растянулось на годы, ранит гораздо сильнее. Полагаю, что я могу получить ответы, если наберусь смелости прочесть письма, которые мы нашли.
Джонас садится в кресло, которое так любил Крис. Дженни купила плетеную мебель специально для него.
Боже, как я могла быть такой идиоткой? Разве свояченицы когда-нибудь ладят с мужьями сестер? Почему я никогда не замечала, насколько близки их отношения?
– Присядь, – предлагает Джонас. – Твои метания меня нервируют.
Я падаю в кресло сбоку от него и на секунду прикрываю глаза, стараясь отогнать все воспоминания. Не хочу сейчас перебирать в уме все вещи в доме, которые связывали Дженни и Криса. Я и так уже уничтожила картину. Не хочется начинать громить садовую мебель или другие предметы обстановки.
Открыв глаза, я бросаю быстрый взгляд на Джонаса. Он комфортно устроился и, хотя вся его поза выражает внимание, вопросов не задает. Как я упоминала, он редко озвучивает свои мысли, которых, уверена, немало.
Даже не знаю почему, но молчание меня раздражает.
– Скажи что-нибудь. Слишком уж тихо.
Джонас сразу начинает говорить, будто слова уже были готовы сорваться с языка:
– Если бы ты не забеременела, то ушла бы от Криса?
– Зачем ты спрашиваешь?
– Всегда было интересно, – пожимает плечами Джонас. – Ты решила остаться с ним из-за Клары или потому, что любила его?
Я отвожу взгляд, не желая поддерживать тему, которая совершенно не касается посторонних. Раз ему было так любопытно, следовало остаться, а не уезжать, даже не попрощавшись.
Совсем тихо он продолжает:
– Ты не ответила.
– Джонас, хватит!
– Сама просила меня что-нибудь сказать.
– Я не имела в виду… – я утомленно вздыхаю. – Сама не знаю, что хотела.
Внезапно меня накрывает приступ удушья. Я возвращаюсь в дом, стремясь увеличить расстояние между мужчиной, задающим неудобные вопросы, и собой. Однако он следует за мной по пятам до самой спальни. Он закрывает дверь, не желая разбудить Элайджу. Кажется, мои перемещения в попытках избежать беседы начинают раздражать гостя.
Письма, которые разбросаны по всей кровати, словно смотрят на меня, издевательски насмехаясь.
– Мы можем обсудить то, что случилось на кухне? – спрашивает Джонас.
– Ничего не было. – Я снова принимаюсь расхаживать из угла в угол, нравится ему это или нет.
Он разочарованно смотрит на меня, будто я веду себя по-детски. Голова снова начинает болеть, и я кладу ладонь на лоб. Затем начинаю говорить, не глядя на спутника:
– Хочешь все обсудить? Хорошо. Отлично. Мой муж мертв всего несколько недель, а я чуть не поцеловала другого мужчину. И будто одного этого факта недостаточно, этим человеком был ты. Поэтому я чувствую себя последней дрянью.
– Звучит обидно.
– А что, если бы нас застала Клара? Неужели это того стоило?
– Дело не в Кларе.
– О, как раз в ней! А еще это касается Элайджи. Произошедшее повлияло бы на всех.
– У меня другое мнение.
– Ну конечно! – горько смеюсь я.
– Что именно ты хочешь сказать?
– Ты разорвал отношения с лучшим другом на семнадцать лет, Джонас! – расстроенно качаю я головой. – Ты думаешь только о себе и своих желаниях. Никогда не взвешиваешь, как твои поступки могут повлиять на остальных.
Я каждой клеточкой тела ощущаю, как он на меня смотрит. Никогда не видела раньше такого выражения на его лице. Сочетание замешательства и глубокой обиды.
Наконец он шепчет:
– Ого! – затем разворачивается и выходит, хлопнув дверью.
