В январе 1933 года, когда Гитлер стал рейхсканцлером, в Германии было шесть миллионов безработных. Спустя три коротких года в Германии была полная занятость, ни одного безработного. Вопиющая нужда и массовая бедность сменились всеобщим, да, скромным, да, невеликим, но благосостоянием. И что не менее важно: на место безнадеги и беспомощности пришла уверенность в завтрашнем дне, пришла стабильность. И что еще удивительнее, переход от депрессии к экономическому расцвету произошел без инфляции, с сохранением твердых цен и зарплат. Позднее это не удалось даже Людвигу Эрхарду.
Невозможно себе представить с каким радостным потрясением реагировали немцы на это чудо, в особенности рабочий класс, после 1933 года стройными рядами маршировавший к Гитлеру из СДПГ и КПГ. Это настроение стало массовым в Германии 1936–1938 годов, оно ставило любого противника Гитлера в разряд параноидальных, вечно брюзжащих сутяг. «Человек может ошибаться, но это он дал нам работу и хлеб», – вот миллионный голос прежних выборщиков СДПГ и КПГ в эти годы, составлявших в 1933 году основную массу противников Гитлера.
Было ли экономическое чудо тридцатых годов действительно достижением Гитлера? Приходится, несмотря на все мыслимые возражения, ответить утвердительно. Разумеется, Гитлер был полным профаном в экономической и политэкономической областях; в отдельных случаях, благодаря которым чудо покатилось по рельсам, маршрут вырабатывался по большей части не им; в особенности это касается решающего смелого трюка с финансированием, который, вне всякого сомнения, был делом рук гитлеровского «финансового волшебника» Ялмара Шахта
[41]. Но ведь это же Гитлер привлек Шахта к экономической работе – сначала во главе Рейхсбанка, потом во главе министерства экономики. И это Гитлер вынул из долгого ящика все планы резкого подзавода экономики, которые существовали до него, но по всем возможным, главным образом финансовым, причинам не приводились в действие, а Гитлер рискнул привести в действие всё – от «налоговых квитанций» до «векселей MEFO»
[42], от всеобщей трудовой повинности до автобанов. Нет, он не был политэкономом, ни в коем случае, и он даже представить себе не мог, что на обходном пути через экономический кризис, решая задачу всеобщей занятости, сможет достичь такой мощи. Экономические задачи он и не собирался решать; в его планах и политических построениях до 1933 года экономика едва ли играет хоть сколько-нибудь значительную роль, но ему хватило политического инстинкта, для того чтобы почувствовать: сейчас пока что главную роль играет именно экономика; и неожиданным образом ему хватило политэкономического инстинкта, для того чтобы, в отличие от несчастного Брюнинга
[43], почуять: экономический рост пока что важнее финансовой и монетарной стабильности.
Кроме того, конечно, в отличие от своих предшественников, он обладал той властью, которая могла силой поддерживать по меньшей мере видимость монетарной стабильности. Ибо и эти темные стороны гитлеровского экономического чуда не должны остаться в тени. Поскольку оно разворачивалось на фоне продолжающейся Великой депрессии и Германия именно на этом фоне превращалась в островок пусть и скромного, но благосостояния, требовалось отрезать немецкую экономику от внешнего мира, а поскольку финансовые вливания имели инфляционные тенденции, требовалось насильственным способом удерживать и цены, и зарплаты. Для диктаторского режима, с концлагерями на заднем плане, и то и другое было осуществимо: Гитлер мог не обращать внимание ни на союзы предпринимателей, ни на профсоюзы; и тех и других он загнал в «Немецкий трудовой фронт», чем и обессилил. Он мог посадить в концлагерь любого предпринимателя, у которого появятся зарубежные экономические связи или желание повысить цену на тот или иной товар. В тот же концлагерь могли отправиться и рабочие, требующие повышения зарплаты и грозящие забастовкой. Так что будем справедливы: назовем экономическое чудо тридцатых годов делом Гитлера; и из той же справедливости будем последовательны: не забудем, каким мощным подспорьем для этого чудотворца оказались концлагеря.
Экономическое чудо было самым популярным достижением Гитлера, но не единственным. По меньшей мере столь же сенсационными и столь же неожиданными были успешно проведенные в те же первые шесть лет его правления ремилитаризация и вооружение Германии. Когда Гитлер стал рейхсканцлером, у Германии была стотысячная армия без современного оружия и без авиации. В 1938 году Германия стала сильнейшей военной и авиационной державой Европы. Невероятное достижение. Но и оно было бы невозможно без известной подготовки почвы во времена Веймарской республики; и оно не было, конечно, делом одного только Гитлера, но результатом усилий всего германского военного истеблишмента. Однако именно Гитлер дал толчок всей этой работе: военное чудо тридцатых без этого гитлеровского толчка мыслимо в еще меньшей степени, чем экономическое; и в еще большей степени, чем экономическое чудо, которое было импровизацией Гитлера, военное было результатом долго вынашиваемого, давно продуманного плана Гитлера. То, что это чудо в руках чудотворца стало не благом Германии, другое дело. Все равно оно остается гитлеровским достижением, и, как и экономического чуда, военного чуда от него никто не ожидал. То, что он против всех ожиданий оказался способен это чудо сотворить, вызвало у некоторых удивление и восторг, у некоторых боязливую оторопь (и что он собирается делать с этой горой современнейшего оружия?), у большинства же чувство глубокого удовлетворения и национальной гордости. Итак, в экономической и военной областях Гитлер проявил себя как чудотворец, и только закоснелый догматизм мог не воздать ему за это должное.
