Демоны, демоны. Вызвать, вызвать как можно больше. Подчинить. Когда-то ему едва-едва удавалось притянуть хотя бы одного; сегодня предстояло повести за собой легионы.
Он ничего не забыл. А учёба, хоть и краткая, в замке Кора Двейна помогла обрести уверенность в себе. Вот только…
Вот только жгучий стыд не давал сосредоточиться, заставить мысль формировать заклинания, придавать им форму, творить руны.
А сейчас ему предстояло именно творить. Не существовало таких знаков и символов, что позволили бы управлять демоническими ордами внутри серых пределов; ни один варлок или объявляющий себя «демонологом» чародей здесь не бывал и отсюда не возвращался.
Он думал о рунах, только о них. О знаках, способных собирать и направлять рассеянную повсюду силу. Они, эти символы, доставались чародеям дорогой ценой, почти всегда оплачивались кровью и жизнями. И создавались именно так – кто-то менял один завиток, кто-то – другой; кто-то прибавлял букву, кто-то – просто отпускал сознание и чертил углём или палкой, покуда его не разрывали лапы ступившего за черту демона.
И сейчас он тоже, сделав так, что погасли все мысли, вёл пальцем сквозь податливую, словно кисель, здешнюю «землю». Землю, где нужно – твёрдую, а где – наоборот, мягкую.
Линии засветились, как и положено – сила струилась по ним, отвечая вызывающему. Поворот, угол, ещё поворот – нет, неверно, острая боль в глазах, сила полыхнула слепяще-белой вспышкой. Он спешно затёр неправильно начатый луч, вернулся; за спиной нарастало сухое множественное гудение, словно целые рои саранчи готовы были сорваться с места.
Матфей не оборачивался. Погружённость в руны позволила пригасить пытку нестерпимым стыдом; он бросился в вызывание, словно в прорубь.
Эта руна – руна имён. Она есть во множестве демонических прозваний.
Эта руна – руна сил. Она лежит в корнях всех чар, дающих демонам их власть.
Эта руна – руна шагов. Она укажет демонам, куда двигаться.
Эта руна – руна власти. Она – разобранная на сотни мельчайших частиц – тоже есть в каждом демоне, и позволит подчинить их множества его, Матфея, воле.
И другие руны, помельче, усиливающие, направляющие, ускоряющие.
Символы пылали багровым. Сила лилась и струилась, растекалась окрест и вновь возвращалась, неся в себе множество беззвучных, бессловесных ответов, готовность явиться и повиноваться.
Это хорошо, но этого мало. Чтобы исполнить волю Трактирщика, нужно много, много больше.
Ложились новые руны.
Эта руна – руна пространств. Далеко разнесётся его зов, услышат многие и многие. Доли её тоже есть в каждом из демонов и дают им свободу перемещаться сквозь Межреальность.
Эта руна – руна снов. Она погружает демонов в дремоту, утишает их алчбу, их жажду убийств и крови. Продержится эта руна не так долго, её надо постоянно обновлять, иначе демоны вырвутся из-под власти вызывающего.
Шелест крыл нарастал, словно за спиной Матфея скопились уже целые сонмы демонов. Сам он их не видел, не смотрел, не оборачивался; оборачиваться нельзя, чувствовал он. И что делает Царица Ночи, нельзя смотреть тоже.
Руны расползались, как казалось Матфею, – двигались сами по себе. Нет, конечно же, не сами – он их толкал, подчиняясь желаниям и подсказкам силы, толкавшей его то вправо, то влево; словно постельничий, он устраивал ложе для капризного королевского отпрыска.
Поток становился всё мощнее, всё непокорнее. Еще немного – и доступного ему не хватит, чтобы держать его в узде. Демоны собираются, они уже совсем рядом, только смотреть на них пока что не стоит.
Пока Царица не скажет, что она готова.
Он не видел, как струи серого тумана, сперва едва заметно двинувшиеся широким кругом вокруг холма с домом Трактирщика, закружились в безумном танце, поднимаясь до самых небес алчной всепоглощающей воронкой. Не видел, как плясали, выламываясь, руки Царицы Ночи, творя магию жеста, как губы её шептали заклинания на языках смертных и бессмертных, на языках мёртвых и языках, на которых ещё не начали говорить, которые пока ещё ведомы лишь единицам посвящённых. Серая твердь под её ногами покрылась чёрной паутиной трещин; смерч поднял широко разинутую пасть до неба.
Перед Царицей Ночи плавали три призрачных меча.
Алмазный меч, Драгнир, меч подземных чертогов, родившийся среди кристаллических друз, прямой и широкий.
Деревянный меч, Иммельсторн, слегка изогнутый, тонкий, изящный, но не менее смертоносный.
И чёрный двуручный фламберг, жуткое чудовище в человеческий рост, ощетинившееся шипами, с волнообразным клинком возле крестовины.
Они медленно вращались, эфесы вместе, острия смотрят вниз; кружились, завораживающие даже в бестелесном виде.
Царица Ночи сжимала силу, направляла её – жестами, словно гончар, мнущий глину. Однако силы этой было собрано уже столько, что пространство начинало сиять и потрескивать искрами, светящиеся нити стягивались в волокна, поток обрушивался на кружащиеся клинки, обтекал их и расточался бесследно.
Руки, плечи, кисти, пальцы Царицы Ночи танцевали, а лицо оставалось недвижным и каменным. Щёки, лоб, нос – всё сделалось эбеново-чёрным, словно выточенным из обсидиана.
Мечи заключены каждый в кокон из струящего сияния. Царица Ночи словно пыталась создать каждому из них двойника, столь же бестелесного, но сотворённого из свободнотекущей силы.
Ничего этого Матфей не видел. За его спиной строились незримые легионы демонов, сколько их собралось в точности – он не знал, но много. Очень много. Там, за пределами бешено крутящегося вихря, они молча ждали его приказа.
Высоко над головами мерно кружил ворон. Он тоже ждал.
…Сколько так прошло времени, Матфей не ведал. Мёртвые не замечают его течения, не испытывают голода или жажды. Уж кто-кто, а он после ученичества у Кора Двейна понимал, что плоть его сейчас – одна видимость, созданная волей Демогоргона, великого духа.
Так или иначе, легионы духов готовы. Безликие мириады существ, некогда – прислуга в Серых Пределах, а теперь – готовое на всё воинство.
Пора исполнять порученное.
– У меня всё. – Только теперь Матфей дерзнул взглянуть на Царицу. Взглянул – и тотчас отшатнулся, прикрываясь ладонью: такая обжигающая мощь разливалась от неё сейчас.
Она услыхала, он не сомневался. Теперь дело за малым – открыть прямую дорогу, понять, почувствовать, ощутить, где суждено воплотиться этому оружию.
И – забрать. «Воплощёнными или нет» (последнего, впрочем, Матфей не очень понял – как можно забрать невоплощённое?). Такова воля великого Демогоргона. Такова цена их свободы.
Почему всемогущий дух не может забрать всё сам, Матфей в тот миг тоже не думал.
Чары давались Царице явно не даром. Эбеновое лицо застыло неподвижной маской, а потом, к ужасу Матфея, стало вдруг трескаться, осыпаться мелкими осколками, обнажая сырое, алое, влажное – будто мышцы, жилы и сухожилия. Матфей дёрнулся было и тотчас замер, остановленный властным карканьем ворона, тот, конечно же, всё видел.
