Стало ясно, что Свенельдич с дружиной ждал Святослава, а также то, что Святослав не станет топтаться у Бабиной горы бесконечно. Для спасения Етона нужно было что-то делать, притом немедленно.
И вот в глухую полночь с притока в Горину вышли лодки и челны – несколько десятков. Обмотанные тряпьем весла бесшумно рассекали черную воду. Правили на пламя костров близ Бабиной горы. Плетина и древляне точно знали, куда им нужно попасть, а кияне никак не могли знать, где именно ждать врага. И это давало сторонникам Етона весомое преимущество.
* * *
Когда совсем стемнело и дед Благун улегся спать на своей лавке, Малуша тихонько сползла с полатей и накинула свиту прямо на сорочку. Времени было не много: она уже знала, что дед просыпается задолго до зари, раньше, чем бабы встают доить коров, хотя никакой скотины у него нет – ему не спится. А ей предстояло еще одно важное дело. Из хранилища перед очагом она унесла набор ткацких дощечек и теперь пустила их в дело: размотала нить с веретена, отмерила и заправила в дощечки основу и теперь ткала себе из волшебной нити пояс – пока она не подпояшется, новая судьба не оживет. Света для этой работы не нужно, и она проворно вращала дощечки, привязав дальний край основы к ножке лавки. Поясок – поуже, чем два ее пальца, – постепенно удлинялся, сползая к ногам, и она передвигалась все ближе от дальней стены к лавке. Полоска основы будущего пояса белела перед ней в темноте, будто снежная дорога, и с каждым поворотом дощечек Малуша делала новый шаг по ней.
Дед храпел вовсю. За храпом она не услышала шума снаружи и, когда дверь внезапно отворилась и в избу быстро шагнул Етон – она узнала его по росту и длинным конечностям, – вздрогнула и подскочила.
За валом рог пропел тревогу, будто объясняя это внезапное явление.
– Ты не спишь? – Етон тоже различил ее белеющую во тьме сорочку. – Хорошо. Уходить надо. Прямо вот сейчас.
– Что случилось?
Малуша прислушалась. Етон оставил дверь открытой, и теперь до нее ясно долетал снаружи шум сражения – крики, удары железа по дереву щитов, какой-то вой…
– Это наши. Плетина с Берестом из-за реки ударили. Они уже почти здесь, прорвались. Сейчас отгонят киян от ворот, и надо уходить. Быстро. Идешь со мной?
Малуша было шагнула к нему, но основа, привязанная одним концом к лавке, а другим к ее старому поясу, не дала ей сойти с места. Она посмотрела на белую полосу натянутых нитей. Уйти сейчас – значит бросить священную работу своей судьбы на половине. Такие дела нельзя прерывать. Тогда самое главное волшебство ее жизни пропадет даром.
И ради чего?
– Ну? – Етон нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
Малуша и правда ему нравилась – даже больше, чем две другие «невесты», Величана и Обещана. Он охотно сохранил бы ее для себя, но никто на свете не мог ему нравиться больше, чем он сам, а лесное воспитание приучило не мешкать, когда речь идет о жизни.
– А почему Лют сказал, что ты – не князь Етон, а пес наряженный? – Малуша пошире раскрыла глаза, надеясь лучше разглядеть во тьме его лицо.
Она слышала эти слова, как и сам Етон, но до сих пор не заговаривала с ним об этом, захваченная мыслями о своем.
– Да шиш его знает, что он там болтал! – в досаде бросил Етон. – Ты идешь или нет? Я долго ждать не могу и пропадать из-за тебя не стану. Час упустим – потом все кияне подойдут, уж не пробраться.
– Но ты не можешь уйти! – в изумлении воскликнула Малуша. – Святослав тебя на поле позвал! Ты жертву богам принес! Если ты сейчас уйдешь – ты потеряешь честь! Навек!
– Честь? – Етон хмыкнул, будто речь шла о безделице. – Да за честью княжеской гоняясь, жизнь враз потеряешь! Я не такой дурак!
– Он прав. – Малуша смотрела на него во все глаза, и у нее опять возникло то чувство, испытанное в Горинце: что перед нею оборотень. – Ты не настоящий князь…
Не то что Святослав – никто из его окружения не мог бы бежать от поединка, пожертвовать честью ради жизни. Ни Свенельдичи, ни Унерад, ни Вуефаст, ни Асмунд. Вальга, Торлейв, Сфенкел, Игмор – все, кто хотя бы службой был причастен к истинной княжеской чести.
– Да жаба тебе в рот, настоящий или нет! Уйдем сейчас – доли себе добудем, останемся – пропадем. Ты идешь?
Малуша попятилась и осталась на месте. Это и был ее ответ. Немногие слова Люта разом поставили на место все несообразности, но даже и не возникни у нее сомнений в истинности молодого бужанского князя, она не пошла бы с ним. С тех про как тишину Бабиной горы разорвал звук знакомого по Киеву рога, Святослав так и стоял у нее перед глазами. Его образ заполнил ее всю, ожил и завладел сердцем, вытеснив всех случайных гостей. Она просто не могла уйти с другим, когда он был поблизости.
Без единого слова Етон метнулся наружу и захлопнул дверь. Малуша постояла, прислушиваясь, но дедов неравномерный храп заглушал все звуки снаружи. Хотелось пойти на вал, посмотреть, что происходит. Но это опасно – там идет бой, он уже совсем близко к воротам Бабиной горы, и велика возможность поймать случайную стрелу или сулицу. К тому же… Она взглянула на белеющую в темноте основу у себя в руках. Сотворение судьбы нельзя прерывать. И Малуша снова принялась вращать дощечки. Она изготовит себе судьбу, а к утру станет ясно, к чему все придет.
Однако принесенная в жертву лошадь даром не пропала – боги услышали мольбы того, кто их почтил.
* * *
Ночной бой вышел бурным, но скоротечным. В последнюю ночь перед поединком Святослав приказал усилить дозоры – нисколько не веря в благородство своего противника, боялся, как бы тот не утек. Тем не менее воинству Плетины удалось высадиться беспрепятственно – Святослав не мог ночью держать под плотным присмотром весь берег. С полсотни ратников устремились к Бабиной горе и внезапно выскочили в освещенное кострами пространство, стреляя наугад и меча сулицы.
Дозорные мигом встали стеной щитов, прикрывая ворота. Рог сыграл «Поло́х!»
[50], но, пока бежали гриди и прочие оружники из Укрома, трем дозорным десяткам пришлось справляться самим. Они прикрыли ворота и часть окружности вала, но через какое-то время строй их был разорван и бой смешался. Среди полупогасших, полузатоптанных костров царила неразбериха, слышны были крики и вопли, звон и треск, конское ржание и грохот.
Но вот прибежали из Укрома гриди, и нападавших отогнали. Унерад со своей дружиной занял берег, отрезав их от лодок и челнов, и отступать пришлось по этому берегу. Злодеи растворились в темноте, костры разожгли заново.
– Их рыл с десяток туда прорвалось, – тяжело дыша, докладывал Святославу Годота, десятский дозора. – Да теперь опять затворились.
Собирали раненых и убитых. Своих погибло много – девять человек. Но чтобы выяснить, кому что принес ночной бой, приходилось ждать рассвета.
Святослав больше не ложился и вместе с гридями остался ждать утра у костра напротив ворот святилища. Вот наконец рассвело, стали видны лежащие тут и там тела, о которые в темноте не раз пришлось споткнуться. Чужих трупов оказалось еще больше – десятка два, что и понятно: у них были только щиты, но не было ни шлемов, ни кольчуг, поэтому перед умелыми киевскими оружниками они оказались сильно уязвимы. Подошел Унерадов отрок: при свете подсчитали челны, и выходило, что переправиться могло шесть-семь десятков.
