Но вот на вал у самых ворот взобрался какой-то человек – высокого роста, худой. Кто-то тронул Святослава за плечо; князь обернулся, вгляделся. Сперва показалось, что это сам Етон, и Святослав встал, оправляя пояс. Но тут же понял свою ошибку – на валу стоял Думарь, старый телохранитель еще прежнего Етона. Тот самый, что много лет подсаживал старинушку в седло и помогал взойти на высокий престол в гриднице Плеснеска.
Думарь помахал, прося внимания. Махал он левой рукой – правая была перевязана окровавленной тряпкой.
– Княже! Святославе! Слово к тебе имею! – крикнул он, когда Святослав сделал несколько шагов к нему.
– Ну? – Святослав упер руки в бока. – Где там этот пес переодетый, князь твой?
– Мы сдаемся, княже. Условий не ставим, только просим милости твоей. Войди безопасно… именем князя моего покойного клянусь, – Думарь опустил голову. – Все, что здесь, твое, и мы все сами тоже.
Ворота растворились. Позади телохранителей Святослав вступил на двор святилища. Здесь стояло с полтора десятка человек – отроки, бывшие при Етоне, и те люди Плетины, что сумели пройти во время ночного прорыва. Святослав быстро скользнул взглядом по лицам – Етона здесь не было.
– А выползок этот где? – он взглянул на Думаря.
– Вот, – Думарь протянул ему что-то вроде пестрого мешка. – Что осталось.
Бадня шагнул к нему, взял мешок и расправил перед князем на вытянутых руках. По рядам гридей пробежал удивленный возглас, потом раздался смех. Многие узнали эту вещь – Етонов кафтан в красно-бурых греческих орлах. Этот кафтан старому Етону положили в могилу, когда хоронили. В этом кафтане три дня спустя из могилы вышел уже новый Етон, молодой. В первые дни кафтан издавал отчетливый запах могилы, убеждая всякого, что князь вернулся из Нави. Потом выветрилось, но Етон любил это платье больше всякого другого, как знак преемственности от якобы себя прежнего.
И вот знаменитый кафтан здесь – пустой. А хозяина нет.
– Пес наряженный… перекинулся обратно, чужую кожурину бросил… – пробормотал подошедший Лют. – Так чего он – утек?
– Видно, так, – кивнул Думарь. – Знойко и Сечень с ним. То два паробка были из лесной еще старой его дружины, он их при себе держал. Втроем, видно, ушли, пока вся замятня…
– Йотуна мать!
– Ты подтверждаешь, – подавляя досаду, спросил у Думаря Святослав, – что эта навья отрыжка был не старый князь Етон?
– Подтверждаю, – Думарь опустил глаза. – Все про него знаю… При мне он вот таким мальцом был, – он показал ладонью на уровне своих колен. – На глазах у меня вырос… откуда взялся и где кормился – все знаю. Прости, княже. Хочешь, казни меня, я теперь в твоей воле, а только я моему князю служил, его волю выполнял. Истинного князя моего…
Святослав молча смотрел на рослого худого человека с костистым продолговатым лицом, с сединой в рыжей бороде на впалых щеках. Думарь был одним из троих, кроме самого Етона-младшего, кто знал правду. Пришло ей время выйти на свет. Но еще раньше сам себя выдал Етон-младший – когда поступил, как лесной найденыш, каковым и являлся, а не как князь. Жив он или нет, объявится когда или совсем сгинет – уже неважно. Важно только то, что род князей плеснецких закончился год назад, не оставив никаких наследников.
– Уходите на все четыре стороны. – Святослав небрежно взмахнул плетью. – Отпускаю вас. А что здесь слышали – то бужанам расскажите. Уже год как у вас князя нет. Вернусь в Киев – посадника в Плеснеск подберу.
Он хотел было идти, но вспомнил еще кое-что и обернулся.
– А девка где? С Етоном утекла?
– Не знаю, княже, – Думарь мотнул головой. – Не видели ее с вечера. Может, у деда?
Дед Благун стоял у двери своей избы, спокойно наблюдая за встречей Святослава с бужанами. Князь направился к нему.
– Будь жив, старче! – Святослав поклонился, поскольку был приучен уважать таких вот священных старцев, живых чуров. – Не у тебя ли дева молодая, что Етон привез? Она служанка матери моей, Етон ее у своих умыкнул беззаконно.
– Дева здесь, – Благун кивнул. – Коли она твоя, то поди и возьми.
Святослав потянул дверь избы и наклонился, чтобы пройти под низкой притолокой.
* * *
«Кто одолеет – того и дева», – так сказал вчера Святослав, когда назначал условия поединка. Постыдно сбежав, Етон без сражения проиграл все: поединок, невесту, стол плеснецкий, все свое будущее среди людей. А теперь было как в том ее видении: сначала появилась склоненная под притолокой голова, потом входящий выпрямился и перед Малушей возникло знакомое лицо…
Войдя в избу, Святослав по привычке снял шапку. И тут же увидел Малушу: она сидела на скамье напротив печи – спокойная, опрятно одетая, с гладко заплетенной русой косой. За два дня в осаде, пока ей было нечем заняться, она отмыла и отчистила свою одежду, измазанную во время бегства из Горинца, и теперь выглядела прилично. Простое дорожное платье из серой шерсти, наброшенная на плечи бурая свита, никаких украшений – ничего особенного, но Малуша чувствовала себя красивой и нарядной, как сама Заря-Зареница. Ее серое платье было подпоясано белым тонким пояском, в котором сплеталась мощь всех благодетельных сил земли и неба.
При виде Святослава девушка неспешно встала и с достоинством поклонилась.
– Будь жив, княже.
– От ты где! – Святослав без приглашения сел на лавку напротив нее, привольно вытянул ноги и бросил меж них руку с шапкой. – Умаялся я за тобой гоняться. Будто мне другого дела нет.
– Я за мной гоняться не просила. – Малуша улыбнулась, будто они шутили на Ярилиных гуляньях, и тоже села на прежнее место. – Ты – князь русский, твоя и воля.
– Как же этот клюй тебя из Горинца вытащил? – Сейчас Святослав уже никуда не спешил, и ему было любопытно. – Челнок чужой нашли на нашей стороне. Стало быть, кто-то тебя перевез, а сам назад вернулся. Этот кто-то – из Горинца?
– Что тебе за дело? Вот она я, здесь перед тобой.
– А мне большое дело, – Святослав подался к ней. – Кто выползку был друг, тот мне враг. Это дед твой? Олег?
– Да ну что ты! – возмутилась Малуша. – Мой дед клятву на кресте давал, что без вашего позволения меня из рук не выпустит! Он не знал ничего, Богоматерью… и матерью-землей клянусь! Ты, княже, в Горинце врагов своих не ищи, нет их там.
– А где же они? – с расстановкой произнес Святослав.
Он не шутил. Он бы почти изумлен. Малуша, материна служанка, Предславина дочка, которую он знал с ее детства, сейчас показалась какой-то совершенно другой. Она будто разом стала старше и мудрее… как-то величественнее. Она осталась той же внешне, но стала совсем иной внутренне: Святослав чувствовал это, хотя не мог понять и объяснить эту перемену. Перед ним как будто была Малуша – не та, что носила ключи у его матери, а та, какой она стала бы, вырасти она в других условиях – как истинная княжья дочь и чья-то будущая княгиня. Такой, как в ее годы была, наверное, Эльга, признанная наследница Вещего, Сванхейд, Величана, Прияна – те женщины, чья княжеская кровь определила их облик, воспитание и повадку.
