Однако подольских отроков поблизости оказалось больше, поэтому варягов, которых с любвеобильным Халле было всего пятеро, вскоре бросили в реку. Выбравшись и отжав портки, они сказали, что сейчас сходят за подкреплением. На крик «Драка, драка!» скучающие варяги бежали изо всех дверей, и очень скоро Гисмунд и Халле вернулись на берег во главе целой дружины из полусотни человек. Близ стиральных мостков их ждала дружина, не уступающая ни числом, ни надерганным из ближайших плетней «вооружением». И если бы не вмешался Ратияр с его конными отроками, то сломанных носов, разбитых голов, а то и переломанных конечностей было бы гораздо больше.
– И поскольку нашему человеку первому было причинено увечье, – Гисмунд оглянулся на Халле, который обиженно шмыгал своим распухшим носом, – то нам полагается вира… так по закону свеев, и мы надеемся, русы имеют не менее справедливые законы.
– А за хлопок свободной женщины по заду по законам свеев что полагается? – осведомился Мистина. – Его вполне можно приравнять к срыву платка, то есть попытке бесчестья. За это тоже полагается вира.
– Присуди им поле, – негромко посоветовала ему Эльга. – И пусть Щедринка выйдет с вальком, а этот толстый будет по пояс закопан в землю, иначе мужчине с женщиной биться нельзя.
– Боюсь, она вобьет его в землю окончательно, и снова мы увидим Халле, когда он вырастет в виде дерева. Но ее на поле посылать нельзя – ведь эта отважная дева не сирота…
В это время у входа послышался шум.
– Благоша пришел, лодейщик, пускать? – крикнул от двери Вощага.
Эльга кивнула, и народ живо расступился, пропуская того, кто по закону был первым пострадавшим в деле, хотя при нем даже не присутствовал.
– Будь жива, княгиня! – Эльге поклонился немолодой мужчина, с небольшой седеющей бородой, рослый, с крепкими плечами и выпуклой грудью. – Благоша я… да ты меня знаешь. Воевода! – Он поклонился Мистине. – Девку мою обидели, опозорили! Вот эти вот! – Он живо ткнул в мокрых варягов. – На работе я был, не поспел вовремя, с этими лодьями княжескими, которые сверху пришли, с ними же мороки, как отсюда и до Змеевых валов… ну, ты знаешь. Паробок прибежал – скорее, говорит, Благоша, девку твою варяги бесчестят. Я бегом… топор твои отроки на дворе отобрали. Смотри, чтоб не пропал! – строго наказал он, обернувшись к Вощаге. – У меня такой топор, что в Царьграде не сыщешь! Я, воевода, жалобу приношу! – Он снова обернулся к Мистине. – Нас, вольных людей, ни за что бесчестят. Требую поля вот с этим! – Он указал на Халле, которого безошибочно выделил из прочих по разбитому носу. – Мы люди вольные, мы за себя постоять право имеем!
– Бесчестье было, – Мистина кивнул. – Халле, ты видишь этого мужа? Он – отец той валькирии, и он считает, что ударом по ее заднице ты нанес оскорбление всему их роду. Но увечье с пролитием крови тоже было. Она немного поспешила с кровной местью… Я предлагаю так: ты, Халле, купи на торгу отрез хорошего льна на женскую сорочку и поднеси этому мужчине, – он показал на Благошу, – для его дочери в искупление обиды, а ты, Благоша, выставь пива, чтобы вам выпить за примирение. Я думаю, лучше вам сразу сделать так, чтобы не покалечить друг друга. Ты примешь выкуп за обиду, если варяг его принесет?
– Это будет хороший выход, – мягко сказала Эльга, видя, что лодейщик колеблется, опасаясь за свою семейную честь. – Ведь твоя сторона, Благоша, первая нанесла кровавое увечье.
– Ладно, приму, – тот махнул рукой. – Ему паробки уже вломили, вижу, будет знать, как наших девок трогать.
– А у тебя, Халле, будет случай познакомиться с этой валькирией, как принято у людей. А не так, как ты обычно делаешь.
Варяги засмеялись.
– Соглашайся, Халле! – Гисмунд с сокрушенным видом хлопнул товарища по плечу. – Обидно будет погибнуть от рук корабельщика, так и не увидав Миклагарда…
С этого дня незадачливого свея стали звать Халле Стирка или Халле Валёк. Но друзья в пивном добродушии величали его Халле, Разбудивший Валькирию, что нравилось ему гораздо больше.
* * *
За несколько дней до Купалий Святослав явился к матери. У нее в это время сидели Мистина и Острогляд – последний уверял, что непременно в этот раз высмотрит себе на игрищах невесту.
– Будьте живы, бояре передние! – кивнул им Святослав. – Ну что, не стряслось больше никакой беды?
Сам он в последние три дня не был в городе, а с мелкими происшествиями киевской жизни разбираться полагалось Мистине.
– Да вроде больше никто девок по заду не хлопал, – ответил воевода.
– Или девкам понравилось, и они не жаловались, – усмехнулся Острогляд.
– Привели б их ко мне, я б велел тому свею на Щедринке жениться, – хмыкнул Святослав. – А этим его дренгам, что с ним, велел бы на их оружии поклясться, что, если его убьют, они привезут ей его долю добычи.
Эльга улыбнулась: едва ли корабельщик Благоша обрадовался бы рыжему Халле в качестве зятя. Что с него толку в деле – наемник, бродяга, живет по пословице «Убьют – хорошо, работать не надо».
– У нас под горой был шум ночью, мои бабы доносили, – сказала Держана, пришедшая заодно со своим отцом.
– Это да, – Мистина кивнул, – три угрызка из Гуннаровой дружины пошли к Суровцу, медовому купцу. Он, княже, мед варит и ведрами продает. Они все к нему ходят. Эти трое пошли да засиделись, я так думаю, они то ведро, что купили, на месте втроем и прикончили. А как побрели назад – наткнулись на Мировидов плетень. Говорят, что за йотун поставил плетень посреди дороги, дескать, когда мы шли к купцу, тут никакой ограды не было. Полезли напролом – плетень повалили, кур перепугали, пса разбудили. Вылезли со двора – у одного портки порваны, на них пес висит, и свинья почему-то у них с собой оказалась. Говорили потом, она-де сама захотела с ними пойти. Мировид на них жаловался за попытку кражи домашней живности, и говорит, не выйди я сам во двор, еще бы и клеть мне взломали, проходимцы.
Малуша тихонько смеялась за печью, воображая этот переполох и перепуганную Мировидову свинью.
– Эх, где ж там греки-то ваши! – вздохнул Святослав. – И жрут эти черти прорву, и со дня на день жду, еще какой разор случится.
– Я смотрю за ними, – сказал Мистина. – Дозоры у меня везде. Но я тоже не буду возражать, если греки поторопятся – мои отроки службу несут без отдыху, только поспать – и опять в седло.
– Вот и я про то. На Купалии ты что делать собираешься?
– Скакать через костры, бегать за девками и волочить их в кусты, – так уверенно ответил Мистина, дед шестерых внуков, что и Эльга, и Острогляд, и Держана с Малушей захохотали в голос.
Святослав тоже рассмеялся, но махнул рукой:
– Да хоть обскачись! С йотуновым племенем что делать? Они ведь всех девок да молодок по кустам растащут, тоже потом скажут – она сама захотела, и выйдет не такое еще избоище!
Мистина вздохнул.
– Я не могу запретить свободным людям участвовать в общем празднестве. У них у всех на родине середину лета тоже отмечают. Накануне вечером съезжу к ним, сам всех предупрежу, что уличенный в насилии будет немедленно продан в рабство с передачей вырученных денег жертве. Ну и все мои отроки опять же будут не веселиться, а бдить, за что они уже сейчас очень-очень благодарны…
