Первым делом починили и вычистили ту избу, где Унерад лежал раненый. Она стояла ближе к речной стороне, между двумя большими домами, и раньше здесь жил Етонов тивун. Теперь это было их с Обещаной жилье, семейный очаг. Наполовину заново переложили печь, и здесь Обещана стряпала, ожидая своего второго мужа из разъездов. Челядинок у нее пока было всего две, да и те больше ходили за скотиной. Со своей матерью она сговорилась, что укромовские часть дани выплатят обтрепанным и вычесанным льном, чтобы после первого снега можно было взяться и за пряжу.
Прошлый год в эту пору Обещана носила убор молодухи с красной бахромой. Теперь, как бывшей вдове, этот убор ей не полагался, однако нужен был сильнее: к осени она уже стала «тяжела», но обнаружила это недавно и пока ни с кем, кроме мужа и родителей, не поделилась. Вспоминая, как жила всего-то год назад, она уже не верила, что это было с ней, – та жизнь казалась далекой и чужой. Тогда ей мнилось, будто она любит Домаря, но сейчас и он казался ей чужим, едва знакомым человеком. Она стала совсем другой женщиной и не видела проку жалеть о прежней.
И вот среди домашних хлопот на голову Обещане обрушилось, будто гром с ясного неба, известие совершенно неожиданное.
– Боярыня! – В избу заглянул Озорь, Унерадов челядин. – Люди какие-то к броду приехали. Много.
Обещана обернулась в удивлении. Унерада не было дома, он объезжал поля, смотрел, у кого как идет жатва и хорош ли урожай. С ней в Горинце оставался Стенар с пятью отроками да челядь, что ходила за скотиной.
Накинув верхний платок – моросил дождь, – Обещана вышла и поднялась по широкой лестнице со двора на забороло. И сразу увидела – за рекой к броду близилась целая дружина десятков из двух-трех. Отроки на воротной веже спешно готовили луки к стрельбе. Обещана взглянула на них в удивлении: стрелять? Обычный тихий день ранней осени с долетающими от ближнего поля песнями жниц не наводил на мысли о войне – а уж она-то помнила, как это бывает! Да и пришельцы вели себя спокойно, ехали тихо. Позади всадников тянулось пять-шесть груженых повозок, позади них еще несколько конных.
А ведь в тот зимний день, когда в Драговиж русы впервые приехали за данью, тоже все было поначалу тихо… Обещану проняло холодной дрожью. Да кто же это? Зачем сюда? Мелькнула мысль о муже – он сейчас должен быть в Коегоще или в Жирятичах, воротится, может, завтра к вечеру только. Что ей делать? Как быть? Послать к отцу?
Она оглянулась – на забороло ступил с лестницы Стенар и прошел, немного припадая на левую ногу, ближе к ней. Вид у него был спокойный, как всегда, но Будишка бежал следом, неся Стенаров шлем с круговой бармицей, щит и меч, обмотанный ремнями перевязи.
– Кто такие? – Стенар вгляделся, потом перевел взгляд на Обещану. – Знаешь их?
– Впервые вижу!
– Да вроде вид у них не местный…
– Чего они хотят?
– Не знаю, но не похоже вроде, чтобы собирались на нас напасть. Тогда они бы и снаряжены были по-иному, и обоз поодаль оставили… Йотуна мать! – воскликнул вдруг Стенар. – Это ж стяг Етона плеснецкого!
Один из всадников пустил коня в воду и неспешно пересек реку, направляясь к закрытым воротам. Теперь выход с брода на дорогу находился внутри тына – ни с той, ни с другой стороны нельзя было миновать брод без согласия хозяина крепости.
– Эй, в Горинце! – закричал отрок, выехав на песок. – Где хозяин ваш? Отворяйте, князь Етон с гостями пожаловал!
– Сам князь Етон? – крикнул в ответ Стенар. – Где же он?
Всадник сделал знак, и с того берега пустились в путь еще трое.
– Это я! – Один из всадников, над которым трепетал на ветру небольшой стяг, помахал рукой. – Здесь же сидит боярин Унерад?
– Да, но его нет дома.
– Впустите нас, мы не со злом, в том мое слово княжье! – продолжал всадник, молодой и рослый. – С делом мы важным!
– Поклянись, что не мыслишь зла, – предложил Стенар, – иначе без хозяина я не смогу впустить даже князя. Этот городец, видишь ли, теперь принадлежит Святославу киевскому.
– Пусть не примет мать-земля мои кости, ежели мыслю на вас зло! – крикнул Етон. – У меня мир со Святославом.
– Всякий мир – до первой драки, – проворчал Стенар, но кивнул отрокам, чтобы отворяли ворота.
– Я и одеться не успела… – прошептала Обещана, сообразив, что сейчас предстанет перед важными гостями в том виде, в каком хлопотала у печи. – Что же так – не упредили даже…
Она только и успела сдернуть серый холщовый передник и, оставив его на забороле, пошла вниз в простой дерге, сорочке и повое.
Челядь тоже скопилась перед воротами, бросив дела.
– Чашу найди получше, пива подай! – быстро велела Обещана челядинке.
Стенар пошел встречать гостей, Обещана, волнуясь, ждала поодаль. Десятский перемолвился с приезжими и вскоре подвел к ней троих: молодого рослого мужчину, с которым говорил со стены, старца с длинной бородой и еще одного человека – такого странного вида, что Обещана широко раскрыла глаза и едва не выронила чашу.
То был мужчина лет тридцати или чуть меньше, среднего роста, худощавый, но с гладко выбритым лицом, будто отрок. Нос у него был довольно крупный и крючковатый, но тем не менее черты производили приятное впечатление благодаря выразительному дружелюбному рту и красивым карим глазам под блестящими черными бровями. На нем было длинное платье из некрашеной шерсти, на плечах накидка, а на коротко остриженной голове вязаная круглая шапочка. Сразу делалось ясно – это гость из очень далеких краев. Оказавшись во дворе, он озирался с таким видом, будто искал что-то среди построек, но не находил.
– Да благословят вас боги под кровом нашим! – Ученая вежеству, Обещана с поклоном протянула чашу Етону. – Будь нашим гостем, княже, и спутники твои! Где нам хлеб, там и вам хлеб!
– Да благословят боги дом и род ваш! – Етон принял чашу, отпил, передал старику и поцеловал Обещану. – Что, хозяина нет?
– По полям поехал.
– Скоро будет?
– Завтра, может.
– Придется нам его обождать, да, Чудиславе? – Етон обернулся к старику.
– Подите пока в дом, – Обещана показала на один из предназначенных для постоя дружины домов, который был получше прочих. – Баню затопить?
– Да можно и баню. О припасах, боярыня, не тревожься, у нас свои.
У Обещаны отлегло от сердца – чем ей прямо сейчас накормить три десятка человек, она понятия не имела.
Но вот во двор завели повозки, стали распрягать лошадей. Приезжие ушли в дом, перенесли пожитки. До вечера хлопотали – мылись, варили себе ужин. Обещана так и оставалась в недоумении, зачем к ней явился князь с верховным плеснецким жрецом и еще каким-то немцем. Что это немец, ей сказал Стенар. Он же сказал, что среди приехавших немцев еще человек двадцать. Остальные были плеснецкие – отроки Етона.
