Но никто ее не искал и не звал. Княгиня сама рассудила, что при этом разговоре Малуша не нужна.
Девушка напрасно воображала себя всеми забытой. Об участи ее думали самые важные люди в Киеве – даже те, кто по внешней видимости ее не замечал. Малуша думала, что привязанный ключ унижает ее одну. Но нет – права Эльги и ее сына на власть в Киеве основывались на их родстве с Вещим, и княгиня остро ощущала, что рабским положением праправнуков Вещего унижен весь его род. Сейчас, когда Святослав ходил веселый, было самое лучшее время обращаться к нему с просьбами.
– Ты ведь понимаешь, в какую петлю суешь голову, желая взять в дом внучку Олега и дочь Володислава деревского? – спросил Мистина у Торлейва через пару дней после испытания.
– Я… все понимаю. Но Малуша… она не должна в челяди оставаться… Ее кровь… должна иметь продолжение. В потомстве. В моем, раз уж нет никого другого, кто хотел бы вывести ее… из пещеры Змеевой. Я не могу отступить, – Торлейв опустил глаза. – А судьбы не оспоришь.
Мистина вздохнул. Даже те отважные борцы с судьбой, что жили в древние времена и оставили по себе ужасные саги, хорошо знали: человек – не игрушка в руках судьбы. Человек всегда выбирает, по какой дороге ему пойти. Он лишь не может знать заранее, куда эта дорога приведет. К победе, к славе… к славной гибели… или к бесславной. Истинная же сила духа, прославившая их при каком бы то ни было исходе, в том и состоит, чтобы без жалоб принимать последствия своего же выбора и идти своим путем до конца. И не винить никого другого. Сердце щемило от мысли, что этот рослый парень, еще сохранивший остатки юношеской нескладности, духом не слабее Сигурда Убийцы Дракона, но дорога, которую он избрал, счастья не сулит.
– Тови, ты отличный парень, – снова заговорил Мистина. – Не могу пожаловаться на своих сыновей, но, если бы ты был моим сыном, я бы гордился тобой не меньше, чем… – в мыслях его мелькнуло лицо Люта, но о нем упомянуть вслух Мистина не мог, – чем другими. Но ты – сын Хельги Красного. Ты унаследовал права на киевский стол. Если ты возьмешь в жены деву, которая тоже их имеет… Скажу прямо, на месте Святослава я попытался бы не то что не допустить этого брака, а истребить вас обоих, чтобы вы не создали пару не менее сильную, чем была чета Эльги и Ингвара. Но я не хочу, чтобы с тобой это случилось. Передумай – и я даю слово, что помогу раздобыть самую лучшую невесту, какую ты только сможешь себе сыскать.
– Не-ет, – медленно и весомо ответил Торлейв, и в голосе его, в улыбке сквозило детское упрямство, что может быть крепче каменной горы.
– Тогда я передам княгине, чтобы поговорила о твоем деле – сразу, как князь к ней приедет.
Прежде чем говорить с сыном, Эльга заручилась поддержкой того человека, чье мнение Святослав принимал почти с тем же уважением, как если бы тот был его отцом – своего кормильца Асмунда, двоюродного брата Эльги. Мысль женить племянника на Малуше Асмунду сразу понравилась: человек неглупый, но чуждый коварства, он не видел в этом никакой опасности, зато после этой женитьбы их, наследников Вещего, уже не попрекнут, что они держат в рабстве близкую родню.
Однако тот, от кого зависело решение, смотрел на дело иначе. Услышав, чего хочет мать, Святослав так изумился, что даже забыл разгневаться.
– Да вас что… блуд взял всех сразу? – Он переводил потрясенный взгляд с матери на Асмунда, в глазах которого отражалось одобрение этой затеи. – Вы что, смерти моей хотите? Ты, мать! И ты, дядка! Ну ладно – бабы, у них одни свадьбы на уме, но ты-то! Мать, – он подался к Эльге, – ты ж мне рассказывала, как Хельги Красный метил у вас с отцом киевский стол отнять, а он тогда был женат на этой… хрен знает, откуда вы ее взяли! А вы теперь его сыну хотите в жены дать внучку Вещего, дочь Володислава, со всеми ее этими полянскими, моравскими, болгарскими дедами-бабками! Да вы лучше бы петлю сразу мне на шею надели, через сук перекинули, а ему конец в руки отдали!
– Но Пестряныч ничем таким тебе не угрожает! Ты знаешь его всю жизнь – разве он тебе не верный друг?
– Улеб тоже был мне верный друг! – разгорячаясь, Святослав сплеча рубанул о том, о чем в семье предпочитали не вспоминать. – Всю жизнь рядом! И что? Стоило мне с глаз пропасть, он на мой стол взмостился!
– Это не он, – безнадежно напомнила Эльга; сколько раз они уже говорили об этом два года назад. – Это мы придумали…
– Но он не отказался ведь?
– Ты если Тови опасаешься, – вступил в беседу Асмунд, – то ведь это лучший случай беду отвести. Малка – рабыня. Дай ему жениться на рабыне, и он никогда и не помыслит даже о твоем столе. Пусть попробует – ему люди все скажут: шалишь! Дети твои – робичи, нам таких в князья не надобно!
– Тови испортит себе жизнь этим браком, нанесет урон своей чести, – почти с отчаянием продолжала Эльга. – Но я согласилась на это, ведь мы должны что-то доброе сделать для Малуши и Добрыни. Они наша родня, и на них никакой вины нет.
– Ну, мать! – глубоко дыша от неприятного волнения, Святослав встал. – Я к тебе с другим делом ехал… Жена у меня с ума совсем сошла. Бредит, как помешанная: дескать, вот пойдешь опять на войну, будет враг тебя одолевать, а ты посмотри на небо… с умилением, – выплюнул он, кривя губы, будто то было худшее из ругательств, – и скажи: дескать, Боже, хочу в тебя верить, только избавь от беды – и победу тебе даст Христос… При всей дружине такое несет, аж перед гридями стыдно! Это кто ее учит – немец или грек? При греках она была не в себе, а теперь вовсе одурела! Если дальше так пойдет, я обоих их выгоню взашей, мудрецов долгополых! На дубу повешу! Так и передай, в рот им копыто! Хотел Горяну дома запереть, сказать, чтобы не выпускали ее со двора, так ее совсем див обуял
[46] – бери, кричит, меч твой, руби меня и дитя мое! Что обо мне люди подумают – будто я свое дитя хочу мечом сечь! В гощение пойду – думаю, может, в Вышгород ее пока отослать, а то без меня учудит чего… Ты вот про что подумай. А про эти глупости я слушать больше не хочу!
Святослав уехал довольно скоро и один – Малуша видела это из-за угла. Не зная, как понять такой быстрый отъезд, она собралась с духом и, будто за шиворот себя волоча, вышла из-за поварни.
Едва успела она приблизиться по мосткам к крыльцу избы, как оттуда показался Асмунд. Увидев Малушу, он бросил на нее выразительный взгляд и покачал головой – с таким видом, будто она в чем-то провинилась, но ему неохота ее бранить. За ним шел Вальга.
– Ну, подруга, ты сильна! – на ходу бросил он со своим обычным невозмутимо-насмешливым видом.
В последний год-другой Вальга и сам находил Малушу весьма привлекательной. Но нрав у него был отцовский – уравновешенный и рассудочный. Намерение единоутробного брата жениться на ней он считал безумием – с какой стороны ни погляди. Торлейв весь в отца – Хельги Красного, который прошел весь свет от Хедебю до Гургана и умудрился отыскать себе такое место для славной гибели, которое только в сказаниях и существует…
