Лог смущенно покрутил головой.
– У вас столько богов! Как разберешься сразу? – учтиво ответил он. – Персефону, уважаемый, провожают навсегда? Живую? Как матери пережить такое!
Горожанин улыбнулся наивным словам чужеземца.
– Ничего страшного. Весной выйдет и оживит природу на радость земледельцам и всем живущим от щедрых даров ее… Видишь ли, Аид влюбился и похитил Персефону, а за это богиня Деметра перестала посылать на землю урожай. Глад и мор пал на людей. Зевс, видя это, приказал Аиду вернуть дочь матери… Но смотри, выходят посвященные!
Тем временем на площадке показалась коллегия архонтов – правителей города, во главе со стратегом. Следом двигались юноши фанфаристы и девушки-флейтистки с обнаженным правым плечом. Жрецы храма Аида – Плутония шли сбоку шествия с миртовыми ветвями в руках. Длинные плащи их мели землю.
– Сейчас начнется танец девушек в честь Персефоны, – шепнул разговорчивый эллин и положил в рот маслину.
Вышедшие на арену расселись кругом по высокому барьеру, отделяющему арену от зрительских скамей, а на площадку двумя рядами выступили девушки в коротких туниках и лавровых венках. Флейтистки огласили театр высокой нотой и оборвали ее, будто она, истончившись, сорвалась и улетела. Заполошно взвыли фанфары и тотчас смолкли. Стаей легковесных бабочек запорхали по арене девушки, то замирая на месте в молящихся позах, то раскручиваясь в стремительном, требовательном ритме. Слаженное песнопение сопровождало движение юных эллинок, но откуда неслось оно, мастер определить не мог.
Между тем прошел час, а девушки все двигались в танце, производя какие-то ритуальные действа, понятные только эллинам, так как всякий раз после очередного номера амфитеатр сыпал рукоплесканиями. Зрители вели себя совершенно свободно, заранее зная все тонкости праздничного ритуала. Тут же закусывали прихваченными с собою сдобами, жевали изюм и фиги, пили виноградный сок из узкогорлых кувшинов, не забывая наблюдать за происходящим на арене и вовремя награждать актеров дружными хлопками.
На арену выступила торжественная процессия. Шедшие были увенчаны миртовыми венками, в руках несли кто плуг, кто серп, кто борону. В центре на носилках несли женщину, одетую богиней Деметрой. Началось главное представление.
Уже сумерки пали на Ольвию. Море, которое было хорошо видно мастеру с его скамьи, медленно потемнело и слилось с наплывшей темнотой. В городе огней не зажигали, зато на арене ярко пылали факелы, и в их свете двигались фигуры актеров. Вот хитроумный Аид, выполняя приказ Зевса, отпускает Персефону на землю из своего мрачного царства, но уговаривает съесть горсть гранатовых зерен. Она ест и покидает его. Расцветает земля, радуется Деметра, ликуют земледельцы. Весь их разговор, переходящий даже в шепот, был отчетливо слышен мастеру. А на арене дело подходило к концу: уже маялась от любви к оставленному в подземном царстве Аиду прекрасная Персефона, съевшая по его уговору злокозненные зерна граната – символ и гарантию супружеской верности, плакала Деметра, видя, что дочь не может окончательно покинуть супруга.
– Ты умрешь! – удерживала Деметра.
– Весной я вернусь к тебе! – уверяла Персефона. Появились подземные существа, слуги тоскующего Аида, и окружили, оплели дочь богини. Тотчас печально запели флейты, враз погасли факелы, и в наступившей темноте, как бы обнадеживая все живущее, зазвенели, торжествуя, фанфары и смолкли. На вершине горы, за спиной Лога, ярко осветился храм Аида – Плутония, являя этим, что Персефона вселилась в дом мужа.
Представление закончилось, и народ стал зажигать припасенные факелы, передавая огонь от одного к другому. Сосед Лога тоже достал свой, поджег от проплывающего по проходу факела, спросил:
– Ты прибыл на корабле с товаром, чужеземец? Откуда?
– Я не купец, – ответил Лог. – Я из Скифии. Мне нужно увидеть стратега по имени Гекатей. Я мастер.
– Слушай! – воскликнул эллин, ухватив Лога за полу кафтана. – Это же о тебе говорил Скил с Гекатеем! О тебе, о тебе! Мудрый скифид ваш Скил, его почитаем и любим. Пойдем в мой дом – окончание празднеств отметим добрым возлиянием от щедрых даров Персефоны. Зовут меня художник Сосандр. Гекатей мне друг.
Неожиданное знакомство обрадовало мастера еще и потому, что наступила ночь, а где искать приют в незнакомом городе, он не знал, а тут такое везение.
Разговаривая, они спустились вниз по каменным ступеням, вышли на утрамбованную орхестру, прошли по ней и покинули театр. Множество народу стекало с горы и втягивалось в улицы города. В окнах домов горел свет, в ночном воздухе носились запахи приготовленной хозяевами пищи, слышался веселый смех и песни, бренчали лиры. С трудом протолкались сквозь толпу на площади, тесную еще и от многочисленных статуй, поставленных здесь по всякому поводу, в том числе и в честь заслуг именитым гражданам Ольвии.
Возле одной Сосандр остановился.
– Ты хотел видеть стратега Гекатея? – спросил он. – Перед тобой Гекатей.
С низкого постамента на мастера глядел мраморный человек в тунике, строгими складками падающей до колен. На раскрашенном лице статуи темнели запавшие глаза. Сосандр опустил факел к подножию, осветил буквы на постаменте.
– «Гекатею-спартанцу за крепкие стены от граждан ольвийских Сосандр посвящает!» – прочел он надпись.
Они миновали колоннаду, огибающую площадь, и мастер увидел за ней окровавленного человека, сидящего у каменной тумбы, огороженной невысокой стенкой с двумя проходами. Человек сидел на земле, прислоняясь спиной к камню. У плеча его горел факел, и капли смолы падали на растерзанный плащ. Он, казалось, не замечал этого. Прикрыл глаза голубоватыми веками, и на его изможденном лице блуждала странная улыбка.
– Что он тут делает и кто этот несчастный? – жалея, спросил Лог. – Всем весело, однако он страдает.
Сосандр подобрал полу своего плаща, перекинул через локоть.
– Человек этот – раб. Он тоже радуется, что избежал худшего, – ответил Сосандр. – Здесь алтарь Сострадания. Раб провинился, и его хотели убить, но он достиг убежища и теперь под охраной двенадцати богов. Пойдем, он счастлив.
– Можно пройти к нему? – Лог кивнул на алтарь.
– Можно, – ответствовал с неохотой Сосандр. – Но ступивший туда оставляет все плохое за порогом.
Лог прошел к алтарю, долго и внимательно глядел на раба, словно хотел запомнить навечно лицо его, потом достал горсть монет, протянул человеку. Но тот сидел все в той же позе, не открывая глаз, отдыхал, чувствуя себя в безопасности. Тогда мастер положил монеты на алтарь, будучи уверен, что раб возьмет их, когда придет в себя, но Сосандр шепнул:
– Вижу, обычаи наши тебе неведомы. Кроткое Милосердие не принимает ни пламени фимиама, ни потоков крови, ни золота. Алтарь ее орошают только слезами. Хочешь одарить человека, положи ему в плащ.
Мастер сгреб монеты с алтарной крышки.
– Дай мало! – снова шепнул Сосандр. – Не гневи богов, хватит одной.
