Я видела женщин, которым около сорока, им удалили миому вместе с маткой, но у них были дети. Кем стану я после?
– Миссис Хоуп, как вы себя чувствуете? – молодой доктор заходит в палату, как раз в тот момент, когда я закидываю ноги на кровать. Самое интересное мне приятно что они называют меня "Миссис".
– Исколотой и морально умершей. – Отворачиваюсь к стене, чтобы спрятать свои глаза.
– Я думаю, вам пока очень рано умирать морально. Вам сделали узи, но тут все является приблизительным. Это не то исследование, которое можно воспринимать, как смерть. – Он листает планшетку. – У вас уже есть дети?
Из меня вырывается отчаянный смешок, через брызнувшие слезы.
– Да как-то не успела, разбирались с мужем, кто сильней и упрямей. – Под его взглядом я замолкаю. – Нет у нас детей.
– Принимали ли раньше гормональные препараты? – Делает галочки в карточке, я отрицательно киваю головой. – Беременность? – Делаю то же самое.
Он делает снова несколько пометок, поворачивается к медсестре и отдает бумаги.
– Ложитесь на спину и поднимите сорочку, я осмотрю вас. – Нажимает на баночку с сильно пахнущим гелем, растирает свои огромные ладони. Подтягивает стул и садится рядом с кроватью, задирает ткань и очень аккуратно, но в то же время ощутимо, давит мне на живот.
– Я не хочу лишиться матки, – стону я под него руками. – Может, возможно, каким-либо образом оставить ее? Я понимаю, как это звучит, но она еще нужна мне. – Я готова реветь и кричать, чтобы он меня услышал.
Доктор снова берет свои бумаги и записывает, его внимание уже не сосредоточенно на мне.
– Миссис Хоуп, вам еще никто ничего не собирается удалять. Сейчас мы получим снимки компьютерной томографии малого тазового отдела, далее придет ваш общий и биохимия крови. Тесты на онкомаркеры так же мы получим через несколько дней. Поэтому я очень вас прошу не торопиться с выводами раньше времени и не провоцировать себя на дальнейший стресс. Более того, по результатам анализов мы сможем отпустить вас домой для лечения, если оно потребуется. Поэтому будем благоразумны. На данный момент, вам может быть назначена еще гистеросонография, не более. – Он встает, чтобы уйти, я же едва себя сдерживаю, чтобы не упросить его остаться, пока не придет Доусон.
Накрываюсь покрывалом с головой и считаю цифры до тех пор, пока страхи не исчезают, не перестают меня душить. Волны паники усиливаются, так как я не могу отключить мыслительный процесс. Ведь живут женщины с таким недугом? Может и вовсе отказаться от больницы? Поставить все на стопы, пусть все будет так, как есть. Паника полностью меня одолевает, мне становится трудно дышать. Меня убивает этот больничный запах, грудная клетка начинает болеть от слишком глубокого дыхания, кажется, я сейчас умираю, мне нужен Доусон. Мне нужна моя семья, не хочу делать все это, не могу больше здесь находиться.
Соскакиваю с кровати, сдираю с себя липкий пластырь, ищу любую тряпку, которая сможет прикрыть моё тело. Но за неимением, я просто просовываю ступни в больничные тапочки и несусь, как сумасшедшая, по коридору больницы. Забегаю в лифт в толпу посещающих людей. Прячу лицо за волосами, меня прижимают к дальнему бортику до боли, но я уже не соображаю, что делаю. В голове стучит. Хочу к Доусону. Хочу к нему! Я не могу без него!
– Сегодня дождливо, – над моим ухом звучит незнакомый голос, резко поднимаю на него свое зареванное лицо с опухшими глазами. – Боюсь, вы намокните без этого. – Сильные руки накидывают на мои плечи вещь и удерживают рукава для того, чтобы я просунула руки. – Вот так-то лучше. Надеюсь, вы знаете, что делаете.
Когда открываются двери лифта, я спрятана под темной одеждой, поправляю волосы, чтобы выглядеть более нормальной, что ли. Охранник не обращает на меня внимания, я не вызываю у него подозрения своим видом. За исключением тапочек, которые спрятаны под пологом плаща.
Когда я выхожу из больницы под проливной дождь, никто не ждет меня, я даже не представляю, где сейчас Доусон. Может, он уже обо всем знает, и я не нужна ему. Куда мне бежать? Дождь крупными каплями прижимает мои волосы в сосульки, смывает мои слезы отчаяния. Я спускаюсь по лесенкам в абсолютно неизвестном мне направлении. Машины медленно движутся мимо, никому нет дела до человека в отчаянии, я и не надеялась, что мне помогут. Слишком много наследила в жизни.
– Садитесь в машину. – Неожиданно для меня останавливается маленькая поддержанная Хонда, двери широко распахнуты. – Давайте же, я ведь не зря промок без плаща.
Это тот самый мужчина, осматриваю поток воды, который оставит следы на его тряпичных сидениях. – Садись же, кажется, уже что-то заподозрили.
Я верю ему на слово, запрыгиваю в машину и радуюсь, словно ребенок, который только что удрал от злых людей. Сердце гулко бьется в грудной клетке, отдавая в мою голову бешеным ритмом.
– Куда тебя отвезти? Есть определенное место? – спрашивает он меня, я оборачиваюсь и разглядываю обычного парня, чем-то похожего на Эда Ширана, такой же рыжий и лохматый. Меня даже не смущает, что он перешел на ты. – Не знаешь адрес?
– Порт Дарлинг, – глухо отвечаю я.
– Решила прогуляться по Сиднейскому аквариуму? Интересное место для побега. Сумасшедшая? – он шутит надо мной, подтрунивает.
– Скорей, больная. – Отворачиваюсь к окну. – Спасибо, что помог.
Он усмехается и поворачивает в необходимом направлении, мелькающие улицы еще больше меня нервируют. Я знаю, что поступаю опрометчиво и сейчас не могу даже Доусону сообщить, где я. Иначе он упечет меня назад в больницу, если уже не в психушку.
Сиднейский аквариум почти что самый центр Сиднейского Сити. Раньше я ходила сюда довольно часто, чтобы подумать и просто посидеть в приятном месте. От круговой набережной пешком до Дарлинг Харбор обычно доходила за минут 10–15, все зависело от того, насколько я отвлекалась по сторонам и сколько витала в облаках. Когда машина останавливается, парень, молча, смотрит на широкую арку ведущую к аквариуму.
– Я надеюсь, что у тебя будет все хорошо. И то, что я сейчас сделал, помогло тебе. Не возвращай мне вещь, останемся хорошими незнакомцами. – Выдавливаю из себя спасибо и впервые в жизни обнимаю незнакомца, этот поступок меня поразил до глубины сознания.
Когда он отъезжает, я смотрю ему вслед, он ведь тоже был в больнице, но вышел один. Что если у него тоже что-то произошло? А я даже не спросила об этом, чертова эгоистка, думающая только о себе. Автоматически засовываю руки в карманы и нахожу деньги.
– Когда ты успел? – произношу я вслух, у меня денег хватит заплатить за проход и еще на еду в ближайшем Старбаксе. Усмехаюсь, когда осматриваю свои ступни, я кажусь ненормальной в этой обуви. Но мне все равно. Представим, что я живу в своем волшебном мире, и все, что произошло «до», не имеет значение. Есть только здесь и сейчас. Именно с этой мыслью я захожу в помещение, сразу же спускаюсь в ближайшее кафе, выстаиваю дурацкую очередь. Чувствую себя сопливой студенткой, украдкой кусающей хот-дог. Прохожу осьминогов, морских коньков и останавливаюсь у огромного стекла, где столпились маленькие детки. Они буквально прилипли своими маленькими носиками к холодному ограждению, в надежде увидеть больше. Например, огромную 5 метровую акулу или каракатицу. Я помню, Вит тоже с ума сходил по этому месту, папа подсаживал его на шею, и он чувствовал себя особенным. Доусон предпочитал наблюдать за дикими животными в зоопарке, который расположен рядом. Я же разрывалась между ними. Вот и сейчас я могу набрать Вита, он обязательно приедет, но не факт, что не расскажет моим родителям. А дальше поднимется такой гвалт, что проще сразу идти пешком в больницу. Позвонить Доусону тоже больше похоже на расчленение, он будет кричать, как сумасшедший, и тоже отправит меня в больницу. Выходит, что я так и буду сидеть здесь до закрытия, пока не погаснет свет, и не умолкнут все звуки из динамиков. Мимо меня проходит молодая девушка с девочкой в руках, она показывает пальцем на мурену и изображает страшный звук. И тут приходит мысль, где меня точно не станут искать. Для того чтобы разменять деньги, покупаю себе рожок любимого фисташкового мороженного, за что получаю горсть монеток.
