Мы никогда раньше не были такими ублюдками по отношению друг к другу. Откуда появилась эта скрытность и желание об*ебать брата? Под видом помощи или заботы мы творим хер пойми что, обижая и вынуждая ненавидеть себя.
Тишина, та самая, которую все мы ненавидим, потому что после мгновения затишья – наступает громкий вскрик матери о том, что умер отец, или Хантер разбил себе голову, Чейз сломал спину… Тишина и крик… Даже птицы перестали петь, легкий ветерок исчез, предупреждая о буре, которая скоро грянет. Я иду ближе к дому, вижу Чейза, спускающегося самостоятельно по лестницам, но не понимаю, что что-то здесь не так. Он морщится, несет в руках вещи мамы, какой-то домашний цветок и альбом подмышкой. Он так бережно уложил ее платье, мне приходится сдерживать себя от нахлынувших чувств.
– Ты не едешь, – говорю я младшему брату.
– Нет, как раз я еду. Вы можете делать, что хотите, но я еду, – громко говорит он, кажется, что парень не в себе.
– Чейз, – я забираю из его рук, цветок и все, что он собрал, – тебе нет двадцати одного года, ты не можешь решать, отключать вентиляцию легких или нет. – Кулак прилетает мне в челюсть, но я остаюсь стоять на месте. – Мы не хотим этого делать! – кричу я.
– Вы, бл*дь, не сделаете этого, – громко орет Чейз. – Ни один из вас, засранцев, не посмеет поступить так с мамой. Я не дам вам этого сделать. Она справится. – Слезы брызгают из его глаз, и он снова бьет меня уже сильнее, я не отвечаю ему, все еще удерживаю вещи мамы, чтобы они не коснулись земли.
– Ты не перешел порог совершеннолетия, ты не можешь. Это не зависит от нас, пойми. Останься дома, – снова произношу я, но Чейз не в себе, толкает меня так, что я падаю на одно колено, удар приходится по брови, рассекая ее, теплая струйка крови медленно начинает стекать мне на глаз. – Ты можешь убить меня, но я не хочу, чтобы ты видел это.
– Чейз, – орет не своим голосом Хантер, – отойди от него!
Мой двойняшка обхватывает младшего за плечи сзади и тащит спиной вперед в дом, он буквально заталкивает его. Не так я хотел начать этот разговор, а может вообще не хотел быть тем, кто сообщит. Я смотрю на нашу ухоженную лужайку, на которой лежит упавшее из моих рук платье мамы. Склонившись, не могу сдержать вырвавшуюся слезу. Аккуратно складываю, как она учила меня лет с восьми. Двери в доме раскрываются, выходит Хантер и закрывает ее на ключ. Чейза нигде нет, он спускается по лестнице, подходит ко мне, помогает собрать все, что взял Чейз, кладет на капот машины и помогает мне подняться.
– Думаешь, я чувствую радость оттого, что мы с тобой, возможно, будем убийцами нашей мамы? – Я поднимаю глаза и вижу, как он стирает предательские слезы. – Оставь все здесь.
Мы садимся в его машину, я вижу, как ветерок подхватывает листья альбома и листает их. Может, это она читает? Просматривает на прощание свои записи или ищет то, что мы должны увидеть, пока ее не забрал Бог. Раскрыв нараспашку окно, я подставляю лицо ветру, чтобы он остудил и дал мне ясность мысли. Дал сил сделать все верно. Хантер молчит, то, как он переключает скорость и проносится на мигающие сигналы, вены на его руках вздулись. Все, что он не показывает мне сейчас, убивает его внутри точно так же, как и меня. Я не знаю, как справляются другие, и почему именно нам выпала эта учесть решать за нее.
Машина разворачивается на повороте, проезжает небольшой переулок, и появляется светлое здание больницы. У меня колет в груди, руки трясет, как никогда в жизни. Хантер останавливает машину и сидит, не двигаясь.
– Мне впервые страшно. Эта пустота… – Он растирает лицо руками и упирается лбом в руль. Я тянусь к бардачку и достаю аптечку, заклеиваю себе бровь и стираю капельки крови на лице. – Она же нас любит, как так? – Я не могу ответить ничего, у меня просто нет подходящих слов. Нам тяжело сделать первый шаг, собраться с силами. Я понимаю, что если один из нас не сдвинется, врачи сделают все без нас. Поэтому открываю двери и выхожу из машины, жду его. На меня наводит страх то, что должно сейчас произойти, возможно, придется принять решение в одиночку, поэтому я делаю шаг, затем еще один и еще пока не останавливаюсь в дверях. Сзади слышу шаг, мой брат идет следом за мной, и вместе нам не будет легче, даже сложнее, но мы должны это преодолеть. В коридоре встречаем медсестру, она ведет нас в палату мамы, будто мы каждый день не протаптывали сюда тропинку. За этот период каждый из нас посетил ее и не раз, мы разговаривали с ней, ждали, когда же мы сможем услышать ее любимый голос. Мы были с ней каждый день. Мы заходим в палату, девушка оставляет нас одних, сообщая, что скоро придет доктор, чтобы завершить процедуры.
Тяжело сглотнув свою боль, я становлюсь с одной стороны, а Хантер – с другой. Мы делали это миллион раз. Когда она спала, ела, ругала нас или обнимала, прижимая к себе. Берем ее холодные руки в свои теплые ладони. Аппарат пикает, отсчитывая сердечный ритм, но он не настоящий, вынужденный, потому что мы никак не можем ее отпустить.
Я сжимаю ее пальцы, так хочется снова почувствовать ее.
– Мама, я ведь даже не рассказал тебе, что сделал предложение Уиллоу, – говорит сдавленно Хантер. – Она ответила согласием. Конечно, сначала хорошенько напугал ее, выскочив из-за угла. Уиллоу кричала, что ненавидит меня, чтобы я так больше не делал. Знаю, ты бы сказала, что нельзя так поступать, вдруг она будет вынашивать нашего первенца, или случится что-то ужасное, например, оступится. – Он переводит дыхание. – Еще я сдал экзамены на А-плюс. Даже не ожидал от себя таких способностей. Хотел вернуться к тебе пораньше, но не успел, работа затянула. – Он начинает плакать, я сажусь на стул и держу руку мамы у своих губ.
Позволяю ему перевести дыхание и решаюсь рассказать о себе.
– Я виноват, что не досмотрел. И это душит меня. Каждый день, уходя на работу, заходил в твою комнату, хоть ты и просила не делать так, но я не мог. Мне хотелось увидеть тебя до того, как я уйду. Ты все еще обнимаешь подушку отца, как и раньше, твои щеки во сне розовеют, будто смущаешься, как ты и рассказывала о вашей первой встрече с отцом. Я люблю вспоминать твои рассказы, иногда делюсь ими на работе с Маргарет и Жардин. За прошедшее время, что тебя не было дома, нам очень не хватало простого удара полотенцем по шее за то, что именно мы едим. Мы прям выпрашивали тумаков, – очерчиваю пальцами ее ноготки, рассматриваю их красивую форму. – Я люблю Винни, ты была права. Мы столько наломали дров, что никак не можем разобрать эти поленья, валяющиеся под нашими ногами. Не знаю, удастся ли нам быть вместе. У меня ничего не получается, хочу вытащить ее из проблем, да сам ею являюсь. Мне не хватает твоего совета, слова, только ты умеешь вправить наши мозги. – В дверях появляется врач, а рядом с ним Чейз. Я вытираю глаза, целую маму в щеку и встаю.
Не знаю, каким образом он здесь появился, но уверен, Чейз никогда не простит нам то, что мы могли лишить его прощания с мамой. Хантер, как и я, отходит в сторону, врач смотрит на нас троих в ожидании, когда мы разрешим ему сделать свою работу.
– Можно мне несколько минут? – задыхаясь, спрашивает Чейз.
