Я усаживаюсь за стол, застегиваю куртку и складываю руки под грудью, обнимаю себя. Я стесняюсь своих поступков, мне очень стыдно, что я занималась сексом с этим мужчиной, он возраста моего отца. Воровала у него деньги, вела себя, как откровенная шлюха, не задумываясь, как вести себя дальше. А теперь, сидя здесь, получая от него подарки в виде вещей, документов, телефона и даже ночлега, я не хочу платить натурой.
– О чем задумалась? – Он усаживается напротив и как обычно собирает руки в замок.
– Я не хочу больше спать с тобой. – Он удивленно поднимает брови и придвигает свой стул ближе. – Подожди, я не хочу сказать, что ты совратил меня, или что я не хотела этого. То есть, не особо, господи… Прости.
– Не извиняйся, гораздо приятней знать правду. Может, немного разъяснишь? Расскажешь что-то, что поможет мне понять тебя. И я бы хотел отдать тебе это лично. – Он лезет во внутренний карман пиджака и достает мой толстенький блокнот. – Не очень удобно его таскать, но он наверняка представляет для тебя особенную ценность.
Я протягиваю руку и забираю его, провожу пальцами по немного потрепанной обложке и кладу на стол. Он потерялся на той вечеринке, мне казалось, блокнот лежал в рюкзаке. Но в том бардаке мало чего возможно было разобрать.
– Мне пришлось открыть его, удостовериться, что это принадлежит тебе. – Я вздыхаю, моя подноготная вся как на ладони для каждого. – Хочу послушать тебя и потом рассказать о своих планах и ждать твоего одобрения или отказа.
Я смотрю в небо, на его сгущающиеся тучи, обычно такая погода не предвещает ничего хорошего. И вроде как благоволит раскрыть душу. Мне не хочется обижать Нокса, он слишком много для меня сделал за такой короткий период времени. И все же не буду больше наступать на те самые грабли.
– Не знаю, каким образом моя семья попала в организацию. Скорее всего, это было точно так же, как и со всеми людьми, приходящими в башню. Я родилась и уже с маленьких лет знала, что Бог, он здесь, – указываю на область сердца. – Он всегда с нами и изображен на цветных брошюрах, которые разносила моя мама, вербуя, как военный новобранцев. У этих людей не маниакальных взглядов, они точно такие же, как и мы внешне. Но внутренне они другие, и это я узнала, когда ушла от свидетелей. Меня заставляли учить детские стихи и песни о Боге, выступать в хоре, открывать каждую проповедь одним из псалмов. Я не могла понять, почему у других детей есть день рождения, они справляют День благодарения и Рождество. Для чего они украшают дом на каждый праздник, но мне очень хотелось делать тоже самое. Мать твердила, что есть запреты, и я обязана их выучить и твердо следовать каждому. Шестьдесят три правила, шестьдесят три причины ты их зубришь, повторяешь каждый раз, как только видишь что-то. Это похоже на промывку мозгов, когда тебе каждый день твердят тихие старушки своими мягкими голосами: «жить вечно в раю на земле». Нам говорили, что Библия сложная для восприятия, и поэтому вот такие листовки, наполненные красками, помогали лучше понять, что нам говорит Господь. Я верила. – Задумчиво рисую пальцем на столе витиеватые невидимые узоры. – В школе, когда один из учителей поздравил меня с днем рождения, я пришла в панику, что, если моя мама узнает? Она не скупилась на тумаки, вот чего ее Бог не запрещал, так это избивать меня. Взяла конфетку на Хэллоуин у прохожего, решившего меня угостить – ремень. Отдала свои деньги на обеды в школу на общий сбор для пожертвования – розги. Посмотрела новый молодежный сериал украдкой – палкой по спине. Она все это делала, пока отца не было дома, он любил ее и сдержанно относился к ее вере. После ты знаешь, что с ним произошло.
– Я примерно представляю, какие запреты у свидетелей и на что именно, каким образом ты поняла, что надо бежать? – спрашивает Нокс, подходит официант расставляет нашу еду и уходит.
– Уиллоу Чемберс и ее семья стала для меня примером. Леони, мачеха Уиллоу, справляла украдкой мои дни рождения, постоянно прикрывала меня, собирала мои фотографии, сделанные на одной из прогулок. Они показали мне, как можно жить вне башни. Лет в пятнадцать я перестала ходить к свидетелям, не совсем, а просто пропускать иногда. Сбегала из дома к Уиллоу, пыталась найти себя. Позже получала по спине и не раз, за каждый проступок, но каждый день, проведенный вне дома, толкал меня продолжать делать это, несмотря на то, что потом меня ждало возмездие. Когда Уиллоу уехала отсюда, я еще надеялась, что смогу поступить и сбегу из этого адского дома. Но по понятиям свидетелей, мы не имеем право учиться. Большинство людей в церкви получили свое образование до того, как попали, но их очень мало. По их мнению, работе надо отдавать малое количество времени, все остальное «проповедь от двери к двери». Там своя иерархия, чем больше ты привел людей, тем быстрее у тебя появится возможность проповедовать, быть кем-то вроде начальника. Коей является моя мама. У нее такой список людей, которому позавидует пастор, – начинаю есть под его тяжелым взглядом, мужчина злится, ему не приятны такие подробности.
– Меня удивляет, что ты все еще говоришь «Мы», ты считаешь себя свидетельницей? – Он сдержанно накалывает на вилку кусок мяса и начинает пережевывать.
Почему я так говорю? Я даже не думала об этом. Считаю ли я там себя своей? Нет, но у меня не было выбора, его сделали за меня еще в младенчестве. Я помню свой последний день как сейчас, написав заявление на отречение от церкви, я еще долго зализывала раны.
– У тебя в церкви появились друзья? – отодвигает от себя тарелку, как и я.
Замыкаюсь в себе, хмурюсь, очень сложно ответить на этот вопрос. Засовываю руку в карман и прикасаюсь к баночке с таблетками.
– Они все от меня отвернулись. Люди из прихода, друзья, старики… Все, кто меня знал, стали мне чужими. Даже проходя мимо меня, они уже не улыбаются мне приветливо, не здороваются. Я вроде тени, потерянная душа, которую никто не замечает. Мать вынуждена со мной говорить методом битья. Все, что она умеет – это проклинать и применять все, что под ее рукой. Именно поэтому я ушла из дома, чтобы больше не быть щенком для избиения. – Мы с ним подошли к самому сложному, и я никак не могу это сказать.
Нокс внимательно меня слушал, чашка чая в его стакане опустела, задумчивый взгляд остановился на прохожих. Он ждал, когда я сделаю ему больно, но я не хотела этого, ни для кого не хотела.
– Я понимаю, что у нас разница в возрасте, и ты только начинаешь жизнь. Быть с тобой, пусть вот так мимолетно, не входило в мои планы. Не было в этом продуманных шагов или особенного подвоха. Все произошло само собой. Ты использовала свои внешние данные и прекрасную душу, а я не смог сдержаться. Я понимал, что тебе нужна помощь, а не утешение подобным образом, но мне хотелось бы думать, что то, что было между нами, приносило тебе удовольствие. И я уважаю твой выбор относительно дальнейших наших отношений. Готов быть твоим другом, собеседником и помощником. Не думай, что я пытаюсь таким образом тебя купить или намеренно выставляю себя благодетелем. У меня, как и у тебя, есть свой черный блокнотик с записями, о которых мы поговорим немного позже. – Я не сдерживаюсь, встаю и обнимаю его крепко за шею. Прижавшись к нему, я заглядываю в его глаза и нежно целую в щеку, мужчина гладит мою спину, нежно обнимает.
