Нелегко избавиться от страха.
С моего последнего визита к доктору Петерсену прошло шесть дней и двадцать один час. Обычно у меня еще одна сессия в середине недели, но в тот день мне дали временную отсрочку. Доктор Петерсен не лгал насчет документов на выпуск для операции на руке. На предварительной консультации хирург был настроен оптимистично и заверил, что ему удастся пересадить немного кожи и имплантировать накладные ногти. У меня никогда не будет «нормально выглядящей» руки, сказал он мне. Но сходство пообещал максимально близкое.
Эта мысль воодушевляла меня последние несколько дней, но когда я проснулась этим утром, сквозь маленькое окно проникал тусклый серый свет, и я почувствовала только ледяное беспокойство.
Я не хочу возвращаться в кабинет доктора Петерсена.
У меня нет часов, но я приноровилась отмечать ход времени. Санитары каждый день придерживаются одного и того же распорядка. Время приема пищи. Время приема лекарств. Символический час «упражнений» для тех из нас, у кого больше ничего нет в расписании. Время проверки. Сейчас половина десятого. Три минуты назад ко мне заглянуло лицо, убедиться, что я не пытаюсь от отчаяния повеситься на веревке, сделанной из связанных полосок простыни. Нет, я не настолько изобретательна. Хотя, возможно, я и правда впадаю в отчаяние. Начинаю понимать, что никогда не смогу выбраться отсюда.
Грохот у двери привлекает мое внимание. Я принимаю сидячее положение и жду. Желудок скручивает еще сильнее.
Дверь со свистом распахивается. Санитар, который ухаживает за мной почти год, но чье имя я до сих пор не знаю, шлет мне небрежную улыбку.
– Пора идти, Хезер.
Вздыхаю, сглатываю; беру секунду, чтобы собраться. Но сопротивляться не пытаюсь. По опыту я знаю, что в этом нет никакого смысла. Сопротивление приносит больше вреда, чем пользы. Когда я подхожу, санитар делает шаг назад, следуя протоколу безопасности.
Мы минуем дверь за дверью, и, как обычно, я слышу странный оркестр звуков, которые принадлежат этому месту: крики, вопли, завывания. Удары. Голоса, говорящие сами с собой. Это неизменно меня нервирует; в эти моменты я рада, что на каждой двери есть замки. Сумасшедшие люди меня пугают.
Я одновременно расслабляюсь и напрягаюсь, когда мы пересекаем порог шикарной, предназначенной для посетителей части помещения, и шум стихает, сменяясь более нормальными звуками. Деловые разговоры, цоканье каблуков, стук пальцев, набирающих сто слов в минуту, звон телефонов. Я останавливаюсь в зоне ожидания – владениях Хелен, готовлюсь занять одно из сидений у стены, но рука на моем плече подталкивает меня, и только тут я понимаю, что дверь кабинета Петерсена уже открыта.
Я рада, что мне не придется ждать, что можно просто войти, но в то же время я рассчитывала на те несколько драгоценных минут, которые позволяют мне собраться и подготовиться к предстоящему нападению.
Когда я вхожу в комнату, доктора Петерсена нет за столом. Я хмурюсь, оглядываюсь и замечаю его у шкафа почти позади меня. Он копается в верхнем ящике; никогда раньше не замечала, какой Петерсен низкий. Ему приходится вставать на цыпочки в своих блестящих черных туфлях, чтобы заглянуть вглубь. Это открытие вызывает у меня улыбку. Вероятно, последнюю искреннюю в ближайшее время.
– Хезер. – Доктор Петерсен слегка задыхается. Мои брови от удивления взмывают к волосам. Очень непохоже на него приветствовать меня таким образом, очень необычно. Чаще всего он прячется за своим столом. Интересно, это такая сложная ловушка, какая-то новая стратегия, которую он разработал, чтобы справиться со мной? Но нет, доктор определенно на грани, ему неудобно. Я молча смотрю, как он перебирает файлы, а потом достает один из них. С облегчением на лице захлопывает ящик и добавляет папку к огромной пачке бумаг, неопрятно сваленных на столе. Когда я подхожу, чтобы сесть, то вижу на верхней свое имя.
– Хезер, у нас произошли изменения, – говорит Петерсен, опускаясь в кресло напротив меня. Ему нужно время, чтобы удобно усесться, старые кости скрипят, вызывая гримасу боли на его лице.
Изменения? Я держу лицо бесстрастным, но внутри сгораю от любопытства. Что могло случиться и так расстроить невозмутимого доктора Петерсена?
– Судья отправил запрос. Ты должна прибыть на второе слушание.
Если бы это был мультфильм о Томе и Джерри, моя челюсть сейчас с грохотом упала бы на пол. Однако это настоящая жизнь, так что никаких чрезмерных эмоций. Я просто с удивлением смотрю на него.
Мое первое слушание было чем-то вроде фарса. Я даже на нем не присутствовала. Я лежала в больнице. А вот мои родители туда пошли. Они сели вместе с судьей, несколькими адвокатами и старым добрым доктором Петерсеном и в разговоре, который вряд ли длился более десяти минут, решили, что я сошла с ума. Слетела с катушек. Рехнулась. Не в том состоянии, чтобы предстать перед судом. Вот так доктор Петерсен сумел запереть меня без лишних вопросов. Возможно, там был еще один врач, чтобы высказать второе мнение – я видела предостаточно людей в белых халатах, пока лежала в своей изолированной палате, пытаясь понять окружающий меня мир, но если и так, то он, должно быть, согласился с Петерсеном. Мои родители даже не стали за меня бороться. Может быть, подумали, что клиника лучше, чем тюрьма. Не так позорно. Лучше чокнутая дочь, чем дочь-преступница.
Второе слушание. О нем доктор Петерсен даже не заикался во время наших сеансов. Судя по тому, как он дергается в кресле, мокрый от пота, для него это тоже шок. Мне нравится, что Петерсен взволнован, но я слишком ошеломлена, чтобы этим воспользоваться.
– Почему? – спрашиваю я. Что изменилось?
Петерсен кашляет, поправляет галстук, сжимает губы.
– Судья хочет пересмотреть твое дело.
Это я поняла, но…
– Почему?
Он сопит, глубоко вздыхает, затем смотрит мне прямо в глаза.
– Появился новый свидетель, и судья думает, что он способен описать события на Черном дольмене с иной перспективы.
Дуги. Кто же еще.
Я пытаюсь остановить мысль, прежде чем она успеет перерасти в надежду. Новый свидетель – это может быть и местный житель, который знает о дольмене; собачник, которого никто из нас не видел. Еще один доктор, желающий поковыряться у меня в голове.
Нет. Я знаю, это Дуги. Он проснулся. Наконец-то проснулся.
– Я хочу его увидеть.
Доктор Петерсен сразу же качает головой.
– Нет.
– Я хочу его увидеть.
Никто из нас даже не назвал имя нового свидетеля. Нам не нужно. Доктор Петерсен отказывается встретиться со мной взглядом, и это главное подтверждение. Неудивительно, что он на грани. Если Дуги даст показания, меня нельзя будет назвать сумасшедшей. Если Дуги даст показания, меня нельзя будет назвать убийцей.
Если? Нет, не если… он даст.
– Я хочу его увидеть.
