– Я не лгу, – вставляет Дуги.
Адвокат улыбается шире.
– Я и не утверждаю ничего подобного, – уверяет он Дуги и судью. – Но вы можете помнить вещи иначе, чем они происходили на самом деле. Из-за болезни. Я понимаю, вы хотите помочь своей подруге, но важно, чтобы вы не искажали правду и не заполняли пробелы, даже самые незначительные. Говорить абсолютную правду о том, что вы помните, это лучший способ помочь Хезер.
– Я и рассказываю вам, что случилось, – выплевывает Дуги сквозь зубы. – Я чувствовал себя не совсем хорошо, но не бредил. Я также повредил лодыжку. Хотите сказать, из-за этого у меня тоже галлюцинации случились? Или Хезер сломала ветку, пытаясь убить меня?
– Дуглас, – вмешивается судья Макдауэлл, пытаясь снять растущее напряжение. – Выдохни. Мы все здесь, чтобы попытаться помочь Хезер.
На сей раз я фыркаю от смеха, но так тихо, что вряд ли кто-то заметил. У меня есть только один друг в этой комнате, и я в ужасе от того, что он не выдержит совместного допроса доктора Петерсена и адвоката Томпсона.
– Дуглас. – Доктор Петерсен снова наклоняется вперед, и Дуги поворачивается в кресле-каталке к нему лицом. – Тебе нужно понять, что Хезер больна. – Я надеваю безразличную маску, чтобы никто не видел, насколько мне больно, что меня обсуждают так, будто я вообще не здесь. – Она считает, что в смерти ваших друзей виноват злой дух. Темная тень, которая упала с неба и уне- сла их.
Я задерживаю дыхание, осознавая, что это очень опасный момент. Петерсен только что поставил ловушку для Дуги, очень умную ловушку. Поддержи меня, и ты такой же чокнутый, возможно, мы даже действовали вместе. Не поддержи, значит, я сумасшедшая. А безумные люди делают безумные вещи, например убивают людей. Не поддержи, и я попаду обратно в лапы Петерсена.
Дуги не выбирает ни один из этих вариантов. Он смеется.
Я непонимающе смотрю на него, но Дуги выглядит уверенным в себе.
– Это все история, – говорит он. – Страшилка, которую я рассказал им, чтобы всех напугать. Это выдумка.
– Для Хезер не выдумка, – тихо говорит доктор Петерсен.
Под столом я обеими руками обхватываю подлокотники кресла, игнорируя жгучую боль в правой. Все идет совсем не так, как я хочу. Я хочу говорить, но знаю, что никто не будет слушать. В конце концов, я сумасшедшая.
– Да? – как-то спокойно спрашивает Дуги. Ну да, не его же голова на плахе. Он продолжает, прежде чем Петерсен успевает подтвердить свои слова. – Там не было ни призрака, ни монстра. – Дуги делает паузу, смотрит на меня, смотрит на мое испуганное лицо и мрачно улыбается. – Но там был мужчина.
Мужчина? Я моргаю, но Дуги не ждет, чтобы увидеть мое выражение лица. Он поворачивается и смотрит на судью.
– Я видел мужчину. Несколько раз. Сначала подумал, что он выгуливает собаку на холме, но никогда не видел с ним животного. Ни в первый раз, ни на следующий день, когда он вернулся. Он был там, наблюдал за нами, всего за час до исчезновения Мартина.
– Мужчина? – медленно повторяет судья.
Дуги кивает, а Томпсон одновременно рявкает:
– Как он выглядел?
Сомнение написано на лице адвоката. Дуги не реагирует на насмешку в его глазах, лишь пожимает плечами.
– Не знаю, я не разобрал. Он держался слишком далеко. Я видел лишь силуэт. Он носил темную одежду.
– И вы видели этого человека в тот день, когда пропал Мартин?
– Да. – Дуги коротко, резко кивает.
– Вы видели его после этого? В тот день, когда Даррен пропал без вести?
Дуги кривится.
– Я не уверен. Мы с Хезер добрались до дороги, и мне показалось, что я увидел фургон вдалеке, но к тому времени, когда мы поднялись выше, его уже не было.
– Ты можешь вспомнить какие-нибудь подробности о фургоне, Дуглас? – спрашивает судья.
– Он был далеко, – напоминает ему Дуги.
– Цвет? – мягко настаивает судья. – Размер?
Дуги открывает рот, но доктор Петерсен вскакивает, не давая ему ответить.
– Хезер никогда не упоминала мужчину. Ни разу, ни на одном сеансе.
И все смотрят на меня.
Мои родители – подчеркнуто нейтрально. Судья – с любопытством. Я не могу понять адвоката, а у Петерсена его типичное презрительное выражение. Я концентрируюсь на Дуги, моей гавани посреди шторма. Он смотрит на меня. Чего-то ждет.
Я не знаю чего.
Я делаю единственное, что могу придумать: рыдаю.
Впечатляюще. Громко, потоком, взахлеб. Это не требует усилий: я так измотана, что все равно борюсь со слезами.
– Я испугалась, – бормочу я, вытирая нос. – Мартин, Даррен и Эмма пропали, а затем Дуги… – Я замолкаю, всхлипывая. – Он был ранен, огонь погас, и я не видела, что с ним случилось. Я… я попыталась снова зажечь костер, но тряслась, и жидкость попала на меня, и когда я чиркнула спичкой…
Мое тело дрожит так сильно, что трудно поднять руку, но именно это я и делаю. Я держу ее и вижу, как судья видит деформированные ногти, ужасную израненную кожу. Он вздрагивает.
– Хезер. – Петерсен пытается привлечь мое внимание, но его легко игнорировать, я плачу громче, прижимая руку к себе. Теперь, когда я начала рыдать, то уже не могу остановиться. – Хезер, ты никогда не говорила об этом человеке. Ты рассказывала мне о призраке, помнишь? Духе из дольмена.
– Я… я… – Мысли лихорадочно кружат. Внезапно меня накрывает приступ вдохновения. – Я думала, что он придет и за мной тоже!
Осмеливаюсь взглянуть вверх и вижу, что уголок рта Дуги приподнимается в легчайшем подобии улыбки.
Если бы все пошло иначе и я упала бы и погрузилась в кому, оставив наше спасение в руках Дуги, он наверняка не повел бы себя так глупо, как я. Дуги бы ждал моего возвращения на свободе, наслаждаясь жизнью. Он сделал бы то, о чем я так поздно сообразила: сочинил историю, правдоподобную ложь. Оставил бы дыру и доверил полиции заполнить ее понятным им монстром. Серийным убийцей, местным сумасшедшим. Если бы я не кричала так громко о вещах, в которые никто в здравом уме не поверит, кто бы меня заподозрил?
Но я прозрела слишком поздно. Оставалось надеяться, что мое положение еще можно спасти. Я наконец отрываю взгляд от лица Дуги и смотрю на судью Макдауэлла.
Он тот, кто решит мою судьбу.
Глава 26
Как-то неправильно стоять здесь на солнце, но на небе ни облачка. Место выглядит почти веселым: ярко-зеленая трава, мазки цвета в букетах. Но здесь слишком много серого. Ровные ряды каменных плит. Три передо мной блестят сильнее, чем большинство.
Мартин. Эмма. Даррен.
Имена на надгробиях. И под ними даты, которые для меня чувствуются как вчерашний день.
Дуги рядом со мной кашляет, пытаясь прочистить горло, и отводит взгляд, чтобы я не видела его лица. Хотя его друзей похоронили почти ровно год назад, он, как и я, впервые стоит перед их могилами. Его родители тоже хотели приехать – они от него почти не отходят с тех пор, как он открыл глаза, – но Дуги отказался. Отказался, потому что меня бы тогда не пригласили. Независимо от того, что Дуги сказал в суде – или сказал судья, когда подписывал мой оправдательный вердикт, – для них я оставалась виновной. Причиной, по которой они потеряли год жизни своего сына. Я не могу их винить; даже мои родители относятся ко мне с подозрением.
