– Есть жених, – пробормотал Иван.
Антонина тактично отвела глаза.
– Есть. – Шаталов тряхнул седыми кудрями. – Вернее, был. Давненько мы не наслаждались его визитами. Приезжал по обмену опытом в составе агитгруппы. Одаренный, кстати, юноша, хотя и натура с гнильцой. Где он? – Шаталов театрально посмотрел по сторонам. – Хорошо хоть, до греха не довели, ребенка на мою шею не посадили. Ходил тут, обивал пороги.
– Дядя Жора, хватит уже. – Антонина рассердилась. – Нашему гостю это не интересно. В этот дом кто только не приходил. Почему вы вспомнили Лаврентия? Все давно закончилось, быльем поросло.
– Да, девочка, ты права, кто только сюда не приходил, – с мечтательной грустью вымолвил Шаталов. – Какие вечера устраивали, беседы вели. А сколько крымского вина было выпито. Не какая-нибудь дешевка, а благородные сорта! Раньше было весело и душевно, Иван Сергеевич. Художники, музыканты, врачи, интересная и разнообразная публика. Партийное руководство захаживало, не без этого. С Иван Иванычем Зотовым дружили, тогдашним первым секретарем райкома. А жены наши и вовсе неразлейвода были. Доктор Светин захаживал. Может, знаете такого? Талантливый хирург, умница. Он тогда еще не был таким толстеньким и лысеньким, смешил всех. Эх, не осталось почти никого. Впрочем, заводим новые знакомства – и с начальником милиции Окладниковым Юрием Константиновичем, и со вторым секретарем райкома Вячеславом Федоровичем Грановским, хотя он и отличается довольно странным, слишком уж вспыльчивым характером. С заместителем коменданта Шинкаревым недавно рюмочку наливки пропустили. Из старых еще запасов.
– С первым секретарем знакомы?
– Я бы рад, – ответил Шаталов. – Да Михаил Егорович постоянно занят, по паркам и клубам не ходит, и вообще, говорят, человек замкнутый, не любит публичности. А когда подчиненных разносит, может таких слов наговорить! – Шаталов как-то странно уставился на племянницу.
«А теперь ты и с контрразведкой подружился, – проплыла в голове Осокина забавная мысль. – Возможно, что надолго».
Взгляды капитана и девушки встретились. Их мысли, скорее всего, были одинаковыми.
– Все, – сказал Иван. – Посидели, и будет. Большое спасибо за гостеприимство, разлюбезные Георгий Иванович и Антонина. Даст бог, еще свидимся.
– Всего вам доброго. – Шаталов учтиво склонил голову. – Тонечка, душа моя, проводи нашего гостя.
Тут в дверь кто-то постучал. Шаталов с Антониной переглянулись. Георгий Иванович поднялся и, прихрамывая, удалился в прихожую.
– Ждете кого-то? – осведомился Осокин.
– Не знаю, Иван. – Девушка мягко улыбнулась. – Возможно, дядя кого-то и ждал. – Она повернула голову, прислушалась. – Все в порядке, это Навроцкий Борис Аркадьевич.
В комнату вошел мужчина, тоже в годах, но моложе Шаталова на несколько лет, выше ростом, с бледным удлиненным лицом. Он сильно сутулился.
Гость замялся, заметив постороннего человека.
Шаталов слегка подтолкнул его в спину и сказал:
– Проходите, Борис Аркадьевич, не стесняйтесь. Познакомьтесь, это Иван Сергеевич, он сегодня оказал нашей Тонечке неоценимую услугу, поговорил по душам с группой асоциальных элементов, намеревавшихся ее ограбить.
– Страсти-то какие! – пробормотал директор клуба, протянул Осокину руку и представился: – Навроцкий. Надеюсь, с Антониной Викторовной не приключилось ничего ужасного?
– Нет, Борис Аркадьевич, она в порядке и даже улыбается, – с лукавой улыбкой отозвалась девушка.
Осокин привстал, отозвался на рукопожатие, назвал себя.
Мужчина выглядел усталым, немного нервничал. Но глаза его были внимательные и настороженные.
– Очень приятно, Иван Сергеевич, кем бы вы ни были. А ведь я неоднократно предупреждал вас, Антонина Викторовна, что нельзя в одиночестве ходить по темноте. Приводил примеры из современной жизни, описывал ужасы, которые повсеместно случаются. Даже днем, в гуще сограждан, может произойти всякое, а что уж говорить про ночь.
– Так распорядились обстоятельства, Борис Аркадьевич. – Антонина сокрушенно вздохнула. – Они всегда сильнее нас.
– Вы тоже ходите один, Борис Аркадьевич, – подметил Иван. – А время далеко не детское.
– Так это совсем другое, – возразил Навроцкий. – Я мало похож на привлекательную молодую женщину, не представляю интереса для криминального элемента, к тому же имею разрешение на ношение оружия.
– Вы носите с собой оружие? – спросил Осокин, смерив взглядом сутулую фигуру.
– Нет. – Навроцкий покачал головой. – Только разрешение, выписанное в комендатуре. Не скажу, что это сильно успокаивает в темное время суток, однако же…
Все присутствующие засмеялись. О разрешении выходить в город в разгар комендантского часа Иван решил не спрашивать. Скорее всего, оно имелось, было выписано той же комендатурой.
– Борис Аркадьевич проживает в клубе, – подал голос Шаталов. – В пристройке к очагу районной культуры есть служебное помещение. Его собственная квартира далеко, он там не живет, предпочитает быть поближе к работе. До дома, где мы находимся, от клуба три минуты ходьбы.
– Это удобно, – сказал Навроцкий. – Есть возможность каждое утро поспать лишние полчаса.
– Тоже один живет, – сочувственно проговорил Шаталов. – Полностью отдает себя работе в клубе.
– А вы штабной работник, Иван Сергеевич? – спросил Навроцкий. – На днях я встречался с заместителем начальника штаба дивизии полковником Рыбиным. Он приходил на киносеанс вместе с супругой. Мы немного поговорили. Так, ничего не значащие любезные слова.
– Иван Сергеевич служит в контрразведке СМЕРШ, – поспешил просветить товарища Шаталов. – Но сейчас он не на работе, а просто был любезен, проводил до дома нашу Антонину.
– Серьезно? – пробормотал Навроцкий, слегка изменился в лице, но приложил старания, чтобы этого не было заметно. – Как это, право, занятно. Рад познакомиться, Иван Сергеевич, и надеюсь, что это взаимно. – Навроцкий вымученно улыбнулся. – В кино ходите? Если пожелаете, могу приберечь для вас билетик.
– Спасибо, Борис Аркадьевич. Весьма ценю важнейшее из искусств, но совершенно не имею свободного времени.
– Ну как хотите. Я, собственно, к вам, Георгий Иванович. – Директор клуба повернулся к Шаталову. – Время позднее, но хотелось бы обсудить наш месячный план. В подходе к его реализации есть несколько подводных камней. Обещаю, что больше не буду ругаться и вести себя вспыльчиво, – поспешил добавить Навроцкий, когда Шаталов сделал серьезное лицо.
– Не буду вас задерживать и смущать, – сказал Иван. – Я все равно хотел уходить. Проводите до двери, Антонина Викторовна?
В прихожей тускло горела лампочка. Девушка молчала, обнимала себя за плечи. В квартире приглушенно бубнили голоса.
Уходить Ивану не хотелось. Не сложно было догадаться, с чем это связано. Он злился на себя, удивлялся, что еще не все человеческое прогорело в душе.
