– Я помогу тебе. Для начала сяду ровно и откажусь от мысли сбежать. А потом все, что хочешь. Любой спектакль. Буду звонить Нелидову и плакать в трубку: «Папочка, родненький, мне так страшно». Плевать на него. Он бросил нас с матерью и восемнадцать лет не появлялся. Да я счастлива буду денег у него урвать и не видеть больше никогда. Ты мог сразу сделку предложить, а не вешать на дыбу, я бы согласилась. И сейчас не поздно.
Воздуха не осталось, я забывала дышать в паузах между словами. Барон ушел в себя, и, казалось, не слышал меня совсем. Казалось.
– Знаешь, почему тебе нельзя говорить? – облокотился он на диван, повернувшись ко мне. – Чтобы я вот таких предложений не слышал. Дочь торгаша. Семя Нелидовское…
Его голос набирал обороты, звенел и эхом отражался от металлических стен бункера. Я поднялась на локтях и полезла к мучителю на руки. Бросилась на шею, будто бы обнять, но схватила бокал со стола. Барон держал слово и обещаниями впустую не разбрасывался. Еще ни разу при мне не было иначе. Я жадно глотала вино из второго бокала, пока не увидела дно с хрустальной ножкой.
– Все. Я выпила, – язык еще не заплетался, но алкоголь переварится и попадет в кровь быстро, – говорить теперь можно.
Барон окаменел от напряжения. Я цеплялась за его плечи и боялась заглянуть в глаза. Голову повело от хмеля, вино в желудке колом встало. Не тошнило, как от водки, но ощущения были не самые приятные. На языке катался горький привкус. Хотелось сплюнуть или вытереть рот о рукав платья. Я прижалась к Барону сильнее и услышала:
– Ты выпила после того, как заговорила. Пятьдесят ударов останутся за мной. Ты сказала больше слов, но я перестал считать.
Сволочь! Господи, с кем я пыталась договориться? Еще сама радовалась, что обещания выполняет. Угрозы к ним тоже относятся.
– Теперь подсчет окончен?
– Теперь да, – кивнул он и ссадил меня с колен. – Я не пойду на сделку. Изначально не собирался. Между родным отцом и похитителем ты все равно выберешь отца. Причем в самый последний момент, когда я уже поверил тебе. Я ведь не похож на идиота, правда? Но попытка засчитана. И выверт с бокалом тоже. Меня редко ловят на слове. Тебе удалось.
– Можно гордиться?
– Закусывай лучше, – скривил рот в подобие улыбки Барон. – Голубой сыр мне принесли специально к вину.
Пятьдесят отложенных по времени ударов душу не грели. Кажется, такое называлось «Домоклов меч», но я не могла вспомнить. Начинало развозить от выпитого. К первому бокалу добавился второй, и вместе они составили почти половину бутылки. Мамочки, уже за глаза! Я не ахти какой алкоголик, печень не тренированная, как говорили в деревне. А под стрессом тем более много не надо. Дважды за сегодня попрощалась с жизнью. Так инфаркт заработать можно.
– А почему ты не пьешь? – пьяно нахмурилась я. – Говорил, вино хорошее, а сам не хочешь.
– Мне нельзя, – коротко ответил Барон, забирая со стола тарелку сыра. Сидели мы теперь далеко, тянуться неудобно.
– Печень больная? Нет? Ух ты, он с плесенью?
Я ткнула пальцем в треугольник сыра с вкраплениями чего-то темного и не слишком аппетитного. Мысли скакали мячиками для пинг-понга с темы на тему и никак не собирались в кучу.
– Да, сыр называется Дор Блю, – пояснил Барон. – Это съедобная плесень.
– Ты уверен?
Вместо ответа он взял треугольник и положил в рот целиком. Я боялась, что меня передернет и специально отвела взгляд. Гадость, какая. Стоит, поди, как гайка от самолета. За такие деньги травиться испорченным продуктом! Я всегда знала, что богачи извращенцы.
– Так что у тебя болит?
– Не важно, – недовольно ответил Барон. – Если у Гены хотя бы одна тайна удержалась за зубами, пусть тайной и остается.
– А почему вы титулами назвались? Фамилии у всех такие?
– Наталья, – строго сказал он, придерживая тарелку на коленях, чтобы не упала, – давай ешь, я все расскажу. Не хочешь Дор Блю, возьми другой сыр. Консервы есть в хранилище.
Он ведь хотел меня напоить, а сейчас кормит. Странно как-то. Я послушно потянулась за обычным желтым сыром и приготовилась слушать. Алкоголь расслаблял и успокаивал, иначе от пережитой истерики колотило бы, как припадочную. Барон хоть и псих, но держался лучше. Голос почти не вибрировал, и в глаза возвращался разум. Так, наверное, даже в книгах не бывает. В подземном бункере похититель с пленницей после драки и криков ели сыр.
– С Игоря Оболенского все началось, – рассказывал Барон, задумчиво пережевывая плесневелый Дор Блю, – мы однокурсники. Учились вместе, жили в одной общаге. Он питерский. Культурный весь, начитанный. Мы его Графом звали. «Ваше Сиятельство, не желаете ли свежий пакетик чая или тот, что есть, второй раз заварить?» Ну, раз он Граф, то я Барон. А Маркиз с Герцогом уже за компанию прозвища придумали. Леня Маркиз на ирландца был похож. Рыжий, веснушчатый. Умный, как вся Академия наук вместе взятая. А Герцог – Абель Антон Сергеевич. Потомственный еврей из семьи дипломатов. Мы благодаря его связям спектакли столичных театров из директорских лож смотрели. Он принципиально из дома в общагу переехал, чтобы хоть чуть-чуть отдалиться от родителей.
Без огонька рассказывал Барон. Не испытывал удовольствия от воспоминаний. Мучили они его сильнее, чем я могла представить еще недавно. Больное место размером с десять лет жизни. Но хотя бы говорил. На Катерину даже не откликнулся. Проблем я подкинула Гене. Достанется теперь ему за то, что проболтался.
Меня в сон клонило. Я клевала носом и монотонно пережевывала твердый кусочек сыра. Кисловатый и соленый очень.
– У Маркиза дочь осталась, – продолжал Барон, – в Англии живет вместе с матерью. Твоя тетя тоже уехала. Утром наружка отзвонилась. Спать на кровать пойдешь? Или здесь останешься?
– На кровать, – вяло пробормотала я, натирая кулаками глаза, – и не пристраивайся там ко мне, на диване спи.
– Это не тебе решать, – усмехнулся он.
– Твой бункер, знаю, знаю.
Меня окончательно разморило. Я обняла спинку дивана и положила голову на руки. Значит, я буду спать на диване, если до кровати не дойду.
***
Наталья затихла. Барону показалось, что отключилась, но стоило попытаться взять на руки, как заворчала: «Не трогай меня». Нет, скрючившись на диване, он ей спать не позволит. Одно неловкое движение и полетит на пол. Шею не сломает, пьяным везло падать без последствий, но сотрясение получить может. Нужно подождать, пока уснет крепче.
Он не любил выпивших женщин. После трех бокалов крепких напитков они переставали следить за собой. Либидо расцветало пышным цветом, и становилось все равно, перед кем раздвигать ноги. Нет ничего более жалкого, чем мадам под шофе, танцующая голышом на барной стойке. Желание обладать ею пропадало напрочь и не возвращалось даже на следующий день. Особенно, если ты сам трезв, как стекло.
