Любопытство жгло нестерпимо. Открою дверцу – спугну, тут же прикроется. Вон как бросился пуговицы застегивать. Там купола во всю грудь и знаменитое: «Не забуду мать родную»? Отсидел Барон и теперь стеснялся прошлого?
До верхнего края дверей я не доставала даже в прыжке. Еще повезло, что крышки над головой не было, как в стандартных душевых кабинах. Оставив воду включенной, я осторожно примерилась к выпирающему из кафеля смесителю. Выдержит мой вес? Если нет, то в бункере будет знатный потоп. Ну, может, оно и к лучшему. Тонуть Барон не станет, введет код и откроет дверь. Я встала на отрезок трубы, подводящей к крану холодную воду, и подняла нос над дверцами.
Хозяин бункера тоже мылся, но над раковиной. Рубашка висела на держателе для полотенец. Остро пахло яблочным мылом и чем-то цитрусовым. Спина у Барона оказалась абсолютно чистой, плечи и руки тоже. Россыпь родинок не считалась. А он ходил в спортзал. До бодибилдера рельефом мышц не дотянул, но было на что посмотреть. Я пожалела, что стоял спиной, и боялась момента, когда увидит меня в зеркале. Только что пристыдила его за подглядывание, а сама пялилась, как малолетка на старшеклассника.
Нога чуть не соскользнула со смесителя, я раскорячилась в душевой кабине, схватившись двумя руками за дверцу. Стекло от удара завибрировало, Барон обернулся.
Длинный рубец тянулся от яремной впадины до середины живота. Огромный, неровный, розовый. Грудь будто пытались разрубить пополам, а потом истыкали живот и оставили еще один росчерк под левой ключицей. Такое не бывает случайно, чувствовался скальпель хирурга. Вскрывали грудную клетку? Зачем? Операцию сделали совсем недавно, раз шрам не успел побелеть.
– Наталья, слезь оттуда! – рявкнул Барон, и я снова чуть не упала.
Пока выключала воду, вытиралась полотенцем и надевала свитер, сгорала от стыда. Никаких тайн, обычное стеснение, а я полезла смотреть, дура. Не все пациенты хирургов спокойно относились к шрамам. Часто предпочитали не раздеваться на публике.
– Выходи, если ты закончила, – глухо сказал Барон.
Силуэт снова стал белым, он надел рубашку и застегивал манжеты. Раскаянье заливало алым щеки, я с трудом дышала. Как буду смотреть Барону в глаза?
– Выходи, – с нажимом повторил он, – иначе я тебя оттуда вытащу.
– Извини, – пробормотала я, открывая дверцу, – я не хотела подглядывать…
– Оно как-то само получилось, верно?
Его глаза снова сверкали, лицо кривилось в гримасе злости. Кажется, я серьезно влипла. Он сейчас вспомнит про пятьдесят отложенных ударов! Конец перемирию. Черт, а как все хорошо начиналось. Ну, почему меня вечно тянет, куда не следует?
– Ты меня голой видел, а я тебя нет. Восстанавливала справедливость.
Ох, дебильнее оправдание нельзя придумать, что я несла с похмелья? Барон нахмурился и поджал губы, но к ремню пока не тянулся.
– Ты так настойчиво кутался в свитер и рубашку на жаре, я решила, что у тебя татуировки.
Еще хуже. Товарищи, забитые татухами с ног до головы, скрывали их только на работе в крупном офисе из-за дресс-кода. Дома гордо выставляли рисунки напоказ. Для того и делали, чтобы украсить тело, зачем бы их прятать? Барон все еще молчал, разглядывая меня исподлобья, и я пустила в ход последний аргумент:
– Тебе пить нельзя. Раз это не печень, значит, сердце. Я не надеялась увидеть шрамы после операции, но что-то такое предполагала.
– Говори правду, Наталья, – фыркнул он, – я еще ни разу не поверил.
– Ладно, черт, мне любопытно стало, ты это хотел услышать? Дай, думаю, посмотрю на хозяина бункера, какой он без рубашки. Вдруг там что-то интересное? Доволен?
Услышав признание, он мог подумать, что небезразличен мне и не так уж далеко ушел бы от истины. Три дня они с Геной дразнили меня историей войны с Нелидовым, конечно, я хотела знать все. Сначала о Бароне, потому что он ближе, а потом и об отце. Других источников информации нет, только лезть, куда не звали, и спрашивать. Но стоило признаться честно, я получила удовольствие, разглядывая его со спины. До того, как увидела шрамы. Красивый был мужчина. Жаль, что стал таким моральным уродом.
– Ты ведь болен, да? – продолжила я, раз он молчал. – Порок сердца или…
– Или, – перебил Барон, – тебя это не касается.
– Отнюдь, – возразила я и облизала пересохшие губы, – мы в бункере, закрытом на две недели. Ты пережил серьезную операцию и явно до сих пор на реабилитации. Чуть не рассчитаешь нагрузку, и станет хуже. Сам сказал, сидеть в обнимку с твоим трупом – сомнительное удовольствие. Так расскажи, ждать приступ или нет? Какие таблетки тебе давать? Что делать вообще? Я не про жалость и сострадание сейчас говорю. Вопрос выживания. Код от замка я не знаю. Даже если позову на помощь, вскрывать бункер будут очень долго. Проще не дать тебе умереть, чем разбираться с такими проблемами.
Он покусывал губу и больше не злился. Я чувствовала по тому, как пропало напряжение. Я не просила нереальных вещей, можно было уступить.
– Вот эти таблетки, – признался он, доставая блистер из кармана и показывая мне. – Одну под язык. Можешь насильно разжать челюсти, если я вдруг отключусь. Больше ничего не нужно. Сердечно-легочную реанимацию ты все равно не сделаешь. Сил не хватит прокачать сердце через ребра.
– Хорошо, – кивнула я и осторожно выдохнула. – А что все-таки с тобой? Это заразно?
Глупый вопрос, но я специально его задала. Барон не стал громко фыркать, хотя гримаса, похожая на улыбку, промелькнула. Мысль «все бабы – дуры» успокаивает мужчин и частично извиняет меня за любопытство. Вдруг расслабится настолько, что захочет признаться?
– Нет, я пострадал от сильнодействующего препарата. Жизнь мне спасли, но теперь нужно новое сердце. Не делай такие круглые глаза, пожалуйста. Моё состояние стабильно, каждый день с приступом падать не буду, не беспокойся.
Конечно, а таблетки он просто так всегда с собой носит. Врет и не краснеет.
– Тебе на пересадку деньги нужны? Поэтому выкуп у Нелидова просишь?
– Снова нет, – покачал головой Барон. – Деньги есть, я в очереди стою. Твой отец и устроил мне острую сердечную недостаточность. Покушение было на убийство. Граф, Маркиз и Герцог умерли от такого укола, а меня Гена успел довезти до больницы. Теперь я удовлетворил твое любопытство?
– Более чем, – в шоке призналась я и надолго замолчала.
Когда Гена рассказывал о смерти друзей Барона, я не вдумывалась, как следует, не пропускала через себя. Теперь смотрела на шрамы и холодела от ужаса. Осталось узнать, что повод для убийства был ерундовым, и я не захочу, чтобы Нелидов спасал меня. От одного монстра попасть к еще большему чудовищу. Барон напоминал робота, чей корпус вскрыли консервным ножом, вынули сердце, а обратно положить забыли. Не хватало точек по краям шрама от проколов иглой, чтобы выглядели, как заклепки.
Я не жалела его, но понимала, что имел право на месть. Нелидову, не мне. Я бы десять раз с удовольствием открестилась от такого отца, чтобы не отвечать за его грехи. Может, тест ДНК все-таки окажется отрицательным? Я вдруг поверила, что тогда Барон меня просто отпустит, а не убьет.
