Он спокойно терпел мои выходки, отвечал на вопросы, и даже забота почудилась, когда вручил бутылку воды. Будто рядом с другим человеком стояла. Не узнавала того озверевшего от жажды мести олигарха, который приказал подвесить меня на дыбу и бил ремнем. Болезнь сделала его тихим? Или, правда, что-то изменилось?
– Пойдем, – позвал он, кивая на выход из душа, – покажу, где можно постирать и высушить вещи.
Подсобка отделялась от бункера не ширмой, а настоящей дверью. Здесь стояла та техника, которая не использовалась на кухне. Все маленькое, портативное, эргономичное. Игрушечная стиральная машина, игрушечная сушка, утюг, пылесос.
– А это что?
– Электрическая швабра, – пояснил Барон, – не спрашивай, как пользоваться, сам не знаю.
Он ждал, стоя в дверях, пока я положу одежду в барабан стиральной машины и выставлю режим. Особо в кнопках не разбиралась, тыкала наугад. Белье как могла прятала от мужских глаз. Стесненность бытовых условий в бункере стирала границы личного пространства, но были те, через которые я не хотела переступать.
– Все готово. Если развлекаться больше нечем, то можно я просто посижу на диване? Или прикажешь таблетку снотворного пить?
– Зачем? – пожал плечами Барон. – Я придумал тебе занятие. Поработаешь немного секретарем. Будешь смотреть фильмы и записывать, сколько раз в них встречаются фразы: «Да, сэр» и «Ты в порядке?»
– Голливуд? – не удержалась я от усмешки.
– Образца шестилетней давности. Я не проверил фильмотеку, когда заказывал бункер, а потом стало поздно. У нас две недели впереди. Ты успеешь увидеть, а я услышать всё. Приступим?
Так вот для чего в гостиной висела плазма. На телевидение после ядерной войны никто не надеялся, поэтому запаслись наследием голливудской фабрики грез. Лучше бы книги сохраняли, как у Бредбери в «451 градус по Фаренгейту». Дома я предпочитала читать. Закрыться в комнате, пока мать смотрела по телевизору сериалы, ток-шоу и выпуски новостей. Канал переключать она не разрешала. Кричала, что устала и хочет отдохнуть. Имела она право отдыхать в собственном доме? Конечно, имела. А меня спасала школьная библиотека.
Усаживалась я на диван перед плазмой, предчувствуя пытку. Барон будет работать, а я считать набившие оскомину фразы. Можно в англоязычном варианте, если он слышится через дубляж. «Yes, Sir! Are you OK»?
Каталог фильмотеки обескураживал. Я не знала практически ни одного названия. Каллигула – это что-то историческое? «2012» – это вообще о чем? Описание сюжета к списку не полагалось. Только год выпуска, режиссер, актеры главных ролей и жанр. Хотелось комедии. Я выбрала одну наугад и включила плеер.
Глава 12. Сбежавший секретарь
Гена не отвечал на звонки. Барон час назад послал его к Алексею, сдавшему Ольге адрес особняка шефа. Хотел, чтобы охранник сделал устное внушение, что так делать нельзя, и выяснил, с кем и о чем откровенничал этот любвеобильный идиот. Гена пропал. Абонент недоступен. Угодил в ловушку? Ольга спокойно отвечала по телефону, что сидит в квартире, слушает громкую музыку и ест пиццу. Куда делся Гена, не знает. Видела его последний раз два часа назад.
Работать не получалось. Барон в десятый раз перечитывал одно и то же письмо, а в глазах то расплывался чернотой полиэтиленовый пакет, то сверкала белым рубашка похоронного костюма Графа. До фантомного запаха гари осталось совсем чуть-чуть. До второй таблетки еще меньше. Наталья пожалела его, включила звук телевизора очень тихо, а ему наоборот хотелось, чтобы бункер заполнял шум выстрелов, перебранка актеров и визг тормозов машин.
Отвлечься и не думать, как он заберет из морга тело Гены. Как поедет в деревню к его старенькой матери и будет молчать, стоя на пороге, пока в её глазах расцветет ужасом понимание. «Мой Гена?» – спросит она и заплачет. Куда же он делся? В телефоне снова «абонент недоступен». Барон набрал номер еще пять раз и швырнул телефон на стол.
Наталья даже не обернулась, не услышала. Сидела на диване, поджав стройные ноги, и старательно натягивала на колени свитер. Потом он будет пахнуть гелем для душа и ароматом девичьего тела. В душе Барону кровь в голову ударила, поэтому полез под холодную воду. Смотрел на силуэт за матовым стеклом и представлял, как скользит ладонями по мыльной пене, обводит мочалкой худые плечи, высокую грудь. Тесно в кабине, Наталья бы обязательно прижалась к нему бедрами. Почему не пошел к ней?
Шрам боялся показать. Еще раз невольно упрекнуть тем, что сделал её отец. Не начни она спрашивать, так бы и промолчал. Гена не признался, и он не собирался, а теперь Гена пропал. Барон думал, что завоет от фантомной боли еще не случившейся трагедии. С трудом держался и скрипел зубами. Запереться нужно в подсобке и переждать панику. Но хотелось другого.
Страшно стало уйти в себя. Вернуться в те дни, когда лежал в реанимации и не замечал ничего вокруг. Гену пускали на несколько минут, а Барон просил уйти. Сейчас бы все отдал за то, чтобы кто-то просто был рядом.
Никого в бункере, кроме Натальи. Она сидела в его свитере и смотрела глупую комедию, где зрители смеялись за кадром. Маленькая невинная девочка. Отец не успел втоптать в свою грязь, зато Барон украл и макнул с головой. Как будто сочувствия хотел, жалости ждал. Посмотри, какой я изуродованный телом и душой. Скажи, справедливо ли это? Именно ты, светлая и чистая. Скажи!
Грязь не липла к Наталье даже в самых тяжелых обстоятельствах. Она держала спину и оставалась собой. Барон мечтал сесть рядом с ней на диван и обнять за плечи. Уткнуться в шею носом, рассказать, как ему страшно, что Гена не вернется.
Пусть пошлет его к черту. Съязвит, что взрослому мужику стыдно параноить и дергаться, как девчонка. Они сидела в плену, боялась, что убьют, и ни разу не заплакала. Гена вернется. У него аккумулятор сел, зарядит и позвонит.
В телевизоре как-то особенно громко засмеялись. Наталья с чудесной и беззаботной улыбкой обернулась к Барону:
– Ты видел этот фильм? Юмор плоский, но смешно. Садись, посмотрим, все равно не работаешь.
Барон перестал дышать. У девушки глаза лучились светом, невозможно оторваться. Она отодвинулась на диване дальше и похлопала ладонью рядом с собой.
– Пожалуйста. Мне скучно одной.
***
Невидимые зрители по ту сторону плазмы взрывались от хохота. Я не могла уследить за сюжетом, путалась, кто главный герой, а кто второстепенный. Словно сидела в пустоте и чувствовала взгляд Барона. Невозможно пристальный и тягучий.
Никогда не верила в мистику, но сейчас казалось, что между нами канат протянут. Очень крепкий. Такой, что Барон стену ударит, а у меня кулак заболит. Редкое ощущение, даже с близкими друзьями такого не испытать. Время, проведенное вместе, сказалось или уединенность бункера, но я знала, что хочет поговорить, видела, как его тянет ко мне.
Стоит, терпит. Правильно, душу лучше открывать себе одному и в тишине. Чтобы даже дневник или письма не знали тех слов. Иначе всегда найдется кто-то достаточно любопытный и непорядочный, чтобы сначала слушать с открытым ртом и сочувственно кивать, а потом превратить тебя в главную новость дня. Обсудить, осудить, обсосать со всех сторон. «Ах, как можно быть такой! Ведь это же неприлично! Вы представляете, какой ужас?» И понеслись слухи вприпрыжку по языкам.
