Однако иногда на смену выходил кто-то из менее лояльных управляющих. В этом случае мне нужно было краем глаза постоянно следить за ситуацией, чтобы удостовериться, что они всегда видят меня занятым. Я понятия не имею, почему в описании должности нельзя было просто указать, что работы немного: если бы мне не приходилось тратить столько времени и сил на то, чтобы выглядеть занятым, я бы мог справляться и со своим чтением, и с уборкой столов намного быстрее и эффективнее.
Но дело, конечно, не в эффективности. На самом деле, если бы нужно было научить студентов необходимым рабочим навыкам, лучшим решением было бы позволить им заниматься своим образованием. В конце концов, учеба – это во всех смыслах настоящая работа, кроме того, что тебе за нее не платят (хотя если ты получаешь стипендию или пособие, то тебе на самом деле платят). В действительности если бы Патрика и Брендана не заставили пойти на «реальную» работу, то их учеба или почти любая другая деятельность, которой они стали бы заниматься, была бы куда более реальной, чем по большей части надуманные рабочие задания, которые им приходилось выполнять. В обучении есть реальное содержание. Нужно посещать занятия, читать тексты, выполнять упражнения или писать эссе и получать за них оценку. Но на практике, похоже, именно эти особенности заставляют учебу выглядеть неадекватной в глазах тех, у кого власть (родителей, учителей, правительства и администраторов), потому что все они решили, что они должны также рассказать студентам о реальном мире. С их точки зрения, образование слишком ориентировано на результат: если ты успешно сдаешь тесты, то можно учиться как тебе угодно. Успешный студент должен научиться самодисциплине, но это не то же самое, что умение исполнять приказы. Разумеется, то же самое относится и к большинству других проектов и занятий, в которых студенты участвуют: репетиция театральных постановок, игра в рок-группе, политический активизм, приготовление печенья или выращивание травки для продажи другим студентам. Всё это может быть надлежащей профессиональной подготовкой для общества самозанятых взрослых или даже для общества, которое в основном состоит из независимых профессионалов (врачей, юристов, архитекторов и так далее). Университет когда-то предназначался для подготовки именно таких людей. Это подошло бы даже для подготовки молодых людей к участию в демократически организованных коллективах, которые имел в виду Патрик, когда мечтал о коммунизме. Но, как отмечает Брендан, это совсем не подготовка к работе на современных рабочих местах, которые становятся всё более бредовыми:
Брендан: бо́льшая часть работы для студентов представляет собой какие-то бредовые задания вроде проверки удостоверений личности, контроля пустых комнат или уборки и без того чистых столиков. Всех это устраивает, потому что мы получаем деньги, пока учимся, но ничего не мешает просто выдавать студентам деньги и автоматизировать эту работу или полностью отказаться от нее.
Я не очень хорошо знаю, как всё это устроено, но значительная часть работы спонсируется федеральными властями и привязана к займам на образование. Это часть большой общенациональной системы, которая нужна, чтобы нагрузить студентов кучей долгов (они должны в дальнейшем заставить нас работать, ведь образовательные кредиты очень трудно погасить), а также бредовой образовательной программы, которая призвана обучать и готовить нас к такой же работе в будущем.
Брендан в чем-то прав, и я вернусь к его соображениям в одной из следующих глав. Здесь я бы хотел остановиться на том, чему на самом деле учатся студенты, которых заставляют заниматься надуманной работой. Есть уроки, которые они не могут извлечь из обычных студенческих занятий и инициатив, таких как подготовка к тестам, организация вечеринок и так далее. Даже судя по историям Брендана и Патрика (и я с легкостью могу вспомнить другие) мы можем заключить, что эта работа учит студентов по крайней мере пяти вещам:
1) работать под непосредственным наблюдением других людей;
2) имитировать работу, даже когда ничего делать не нужно;
3) никому не платят деньги за то, чем ему нравится заниматься, даже если это полезно и важно;
4) деньги платят за то, что не приносит пользы, не имеет никакого значения и не приносит никому удовольствия;
5) и даже если тебе платят за выполнение заданий, которые не приносят тебе никакого удовольствия, то нужно делать вид, что получаешь удовольствие, по крайней мере если твоя работа предполагает взаимодействие с людьми.
Это и имеет в виду Брендан, когда говорит, что выдуманная работа для студентов – это способ их «подготовки и обучения» для будущей бредовой работы. Он учился на школьного учителя истории. Конечно, это осмысленная работа, но все преподаватели в Соединенных Штатах теперь тратят гораздо меньше времени на преподавание и подготовку к урокам, потому что резко возросло количество часов, занятых административной работой. На это и обращает внимание Брендан: неслучайно чем сильнее работа, требующая высшего образования, заполняется бредом, тем больше давления оказывается на студентов колледжей: их заставляют узнавать, как устроена настоящая жизнь, посвящая меньше времени самоорганизации и целенаправленной деятельности, а больше времени – заданиям, которые подготовят их к самым безумным сторонам их будущей карьеры.
Почему многие наши базовые предположения относительно человеческой мотивации оказываются неверны
Я не думаю, что есть что-то, более захватывающее человеческое сердце, чем те чувства, которые испытывает изобретатель, когда видит, как создание его мозга постепенно развивается и добивается успеха… такие эмоции заставляют человека забыть о еде, сне, друзьях, любви, обо всем на свете.
Никола Тесла
Если озвученный в предыдущем разделе тезис верен, мы можем заключить, что проблема Эрика заключалась только в том, что он оказался недостаточно подготовлен к бессмысленности современного рабочего места. Он прошел через старую образовательную систему (некоторые ее остатки всё еще живы), которая ориентировалась на подготовку студентов к тому, чтобы делать реальные дела. Это привело к тому, что у него сложились неверные ожидания, и он сразу испытал шок разочарования, с которым не смог впоследствии справиться.
Может быть, это и так, но я не думаю, что этим история исчерпывается. Всё же причина глубже. Может быть, Эрик в самом деле был чрезвычайно мало готов к тому, чтобы вытерпеть бессмысленность своей первой работы. И всё же почти все считают, что эту бессмысленность нужно именно терпеть, – несмотря на то, что нас всех так или иначе учили, что люди должны быть счастливы в положении, когда им платят хорошие деньги за то, что они не работают.
Давайте вернемся к исходному вопросу и начнем с того, почему мы предполагаем, что если человеку платят за безделье, то он должен считать, что ему повезло. На чем основана та теория человеческой природы, из которой это следует? Первый кандидат – экономическая теория; именно она превратила такой образ мышления в науку. В классической экономической теории предполагается, что основной мотивацией для homo oeconomicus, или человека экономического (то есть модели человека, на которой основываются все прогнозы этой дисциплины), является расчет выгод и издержек. Все математические уравнения, которыми экономисты впечатляют своих клиентов и публику, основаны на одном простом предположении: любой человек, если предоставить его самому себе, будет действовать так, чтобы обеспечить себе максимальный объем того, что он хочет, при минимальных затратах ресурсов и усилий. Именно простота этой формулы делает уравнения возможными: если бы мы признали, что у людей может быть сложная мотивация, то нам пришлось бы учитывать слишком много факторов, было бы невозможно определить вес каждого из них и сделать прогнозы. Поэтому экономист скажет: всем прекрасно известно, что люди на самом деле не являются эгоистичными и расчетливыми машинами, однако если мы предположим, что они таковы, то сможем объяснить очень многие их действия, и именно эта часть действий (только она) составляет предмет экономической науки.
