Красный огонек гаснет. Обращение разлетается по миру. Матерь Ева и миллионы ее верных подписчиков на ютубе и в инстаграме, на фейсбуке и в твиттере, ее жертвователи и друзья, выступают на стороне Бессарабии и Республики Женщин. Они сделали свой выбор.
Марго
– Я не говорю, что надо с ним расстаться.
– Мам, ты ровно это и говоришь.
– Я просто говорю: почитай отчеты, посмотри сама.
– Если ты мне их даешь, я и так знаю, про что там.
– Ты прочти.
Марго тычет пальцем в груду бумаг на кофейном столике. Бобби вести этот разговор не захотел. Мэдди ушла на тхэквондо. Ну конечно, всё на Марго. Бобби выразился дословно так: “Ты переживаешь за свою политическую карьеру. Вот сама и разбирайся”.
– Мне все равно, что в отчетах. Райан – хороший человек. Добрый. Мне с ним хорошо.
– Он ходит на экстремистские сайты, Джос. Постит под псевдонимом на сайтах, где обсуждают организацию терактов. Эти сайты связаны с террористическими группировками.
Джос уже плачет. Досадливые, злые слезы.
– Да он ни за что. Наверно, хотел посмотреть, что там пишут, и все. Мам, мы познакомились онлайн, мы оба на какие только сайты не ходим.
Марго берет первую попавшуюся страницу и зачитывает выделенный фрагмент:
– “Уй_На” – славное имечко выбрал – пишет: “Всему трындец. Вот эти лагеря «Полярной звезды» – если б люди знали, чему там учат, мы бы расстреляли там всех девок поголовно”. – Марго умолкает, смотрит на Джоселин.
Та говорит:
– С чего они вообще взяли, что это он?
Марго рукой обмахивает толстую кипу документов:
– Ой, ну я не знаю. У них есть методы.
Вот тут хитро. Марго затаивает дыхание. Поведется Джос, не поведется?
Та смотрит на мать, испускает краткий всхлип.
– Тебя Минобороны проверяет, да? Потому что ты будешь сенатором и они хотят тебя в Комитет по обороне? Ты сама говорила.
Повелась как миленькая.
– Да, Джоселин. Поэтому ФБР отыскало эти улики. У меня важная работа, и извиняться за это я не намерена. (Пауза.) Деточка, я думала, мы союзницы. Ты должна понять, что ошибаешься в этом Райане.
– Он, наверно, экспериментировал, я не знаю. Это же было три года назад! Ну мы все болтаем глупости в Сети. Чтобы отклик получить.
Марго вздыхает:
– Мы не знаем наверняка, деточка.
– Я с ним поговорю. Он… – И Джос снова плачет – громко, протяжно, глубоко всхлипывая.
Марго придвигается к ней по дивану. Осторожно обнимает за плечи.
Джос валится на нее, тычется лицом Марго в грудь, и плачет, и плачет, как в детстве.
– Миленькая, будут еще мальчики. Другие, получше.
Джос поднимает лицо:
– Я думала, нам суждено быть вместе.
– Я знаю, хорошая моя. У тебя… – тут Марго мнется, – у тебя трудности, и тебе нужен был тот, кто понимает.
Увы, помощи для Джос так и не нашлось. Они по-прежнему ищут, но чем старше Джос, тем проблема неподатливее. Иногда силы хоть залейся, а иногда нет ни капли.
Рыдания истощились до ручейка. Марго приносит дочери чаю, обнимает ее, и некоторое время они молча сидят на диване.
После долгой паузы Марго говорит:
– Я все равно думаю, что мы найдем, как тебе помочь. А если найдем того, кто поможет… ну, тогда тебе будут нравиться нормальные парни.
Джос медленно ставит чашку на столик. Говорит:
– Думаешь?
И Марго отвечает:
– Знаю, миленькая. Я точно знаю. Ты будешь как все девушки. Мы всё исправим.
Вот что значит быть хорошей матерью. Порой лучше своих детей понимаешь, что им нужно.
Рокси
“Приезжай домой, – говорится в сообщении. – Рики пострадал”.
Ей надо в Молдову, обучать женщин использовать “блеск” в боевых целях. Но какая Молдова, с таким-то сообщением в телефоне?
После возвращения из Америки она у Рики под ногами особо не путалась. У нее свои дела, у нее “блеск”, большие деньги приносит. Некогда Рокси мечтала, чтоб ее позвали в этот дом. Теперь Берни выдал ей ключ, у нее своя гостевая спальня – ночевать, когда приезжает с Черного моря, – но все иначе, чем грезилось. Барбара, мать троих мальчиков, после смерти Терри так и не оправилась. На каминной полке стоит портрет Терри, а перед ним свежие цветы, их меняют раз в три дня. Даррелл по-прежнему живет дома. Тотализатором увлекся – мозгов хватает. У Рики своя квартира в Канэри-Уорф.
Читая сообщение, Рокси припоминает всех конкурентов, у которых может быть зуб на Монков, и раздумывает, что значит “пострадал”. Если война, Рокси, конечно, нужна дома.
Но Рокси приезжает, а в саду перед домом ее ждет Барбара – курит безостановочно, поджигает очередную сигарету от уголька предыдущей. Берни вообще умотал куда-то. Значит, не война – что-то другое.
Барбара говорит:
– Рики пострадал.
Рокси отвечает, уже зная ответ:
– Конкуренты? Эта румынская кодла?
Барбара качает головой. Говорит:
– Измудохали от нечего делать.
Рокси говорит:
– У папки есть люди. Необязательно было звать меня.
У Барбары трясутся руки.
– Не, это не для них. Это семейные дела.
И тогда Рокси ясно понимает, что приключилось с Рики.
У Рики работает телевизор, но звук выключен. На коленях одеяло, под одеялом бинты. Врач уже приходил и ушел, смотреть и не на что.
На Рокси работают девчонки, которых мужики держали в Молдове. Рокси видела, что одна девчонка сотворила с тремя мужиками, которые по очереди ее приходовали. У тех внизу осталась только сгоревшая плоть, папоротниковые узоры на ляжках, розовые, и бурые, и воспаленно-красные, и черные. Как ростбиф. Рики, похоже, не так досталось. Оклемается, наверно. Такие штуки заживают. Рокси, правда, слыхала, что потом бывает трудно. Нелегко забыть.
Она говорит:
– Рассказывай, что случилось.
Рики смотрит на нее, и он благодарен, и благодарность его ужасна. Хочется его обнять, но Рокси понимает, что ему от этого станет только хуже. Нельзя быть разом тем, кто бьет, и тем, кто утешает. Рокси нечего предложить брату, кроме справедливости.
Рики рассказывает, что случилось.
Набухался, естественно. Пошел с друганами потанцевать. У него есть пара подружек, у Рики, но он всегда не прочь найти себе кого-нибудь на один раз, и подружки соображают, не пилят его – такой уж он есть, Рики. И Рокси нынче такая же: иногда мужик есть, иногда нет, и ей до фонаря – и так и так можно.
