Надо было придушить ублюдка.
Миа легко отделалась. Если бы Стефан увлекся, последствия могли быть плачевными. Если на этой нежной коже хоть один, бл*дь, шрам останется, я за себя не отвечаю, братец.
– И какой же у вас бизнес, позвольте спросить? Торговля людьми?! – пытает меня Амелия, закипая от ярости. И откуда у неё силы, после экзекуции от моего полоумного брата?
– Таким бизнесом наша семья не занимается, – будничным тоном ввожу в курс дел девушку. И не лгу.
У нас есть сеть борделей, но все шлюхи, которые там есть, «продают» себя по собственной воле. Наш клуб выступает лишь посредником между проституткой и клиентом. Им занимаюсь не я. Но Амелии эти тонкости и подробности знать не обязательно.
– Говоришь таким святым голосом, словно вы действительно занимаетесь чем-то полезным, ещё и на благотворительность выручку жертвуете. Почему один из вас меня калечит, а другой лечит? – испепеляет мой кулак с зажатым лекарством, Миа. – И вообще, ты уверен, что знаешь, как правильно обрабатывать раны? Дай я сама… – приподнимается на одной руке и тянет ко мне вторую, но я лишь коротко качаю головой, выразительно приподнимая брови.
Птичка тушуется и понимает без слов – здесь не её взлетная полоса и стоит сложить свои трепещущие крылья.
– Место, uccellino. Всегда знай своё место, – медленно доношу до неё я. – В этом доме у тебя нет никаких прав. Так что запомни два волшебных слова «слушаюсь и повинуюсь». Особенно рядом со мной. Только я могу обеспечить тебе защиту здесь, Миа. И почти ничего за это не потребую, – произношу двусмысленным тоном. В мыслях на мгновение пролетают развратные, горячие, разнузданные образы того, какого рода оплату я бы взял с Мии Ди Карло…
– Слушаюсь и повинуюсь, – смеет передразнивать птичка. – Ты серьезно? Я что, джин тебе? Или рабыня? – окончательно свирепеет девушка. Даже удивительно. Ей стоит быть благодарной за то, что я спас её задницу несколько раз подряд, а она ещё успевает дерзить.
Мне это нравится. Не люблю покладистых. Секс с ними скучный и пресный. А Миа, выходит, таит в себе не только свет, но и пламя.
– Я не называл тебя рабыней. И даже не намекал на рабство. Каждый видит то, что хочет видеть. Раз ты произнесла эту фразу, то картина, где я твой хозяин, а ты моя рабыня, уже появилась в твоем сознании. Выходит, осознанно или нет, но ты бы хотела воплотить её в жизнь. Или хотя бы попробовать, – вырывается из губ слишком тяжелая шутка, и лицо у меня соответствующее – каменное.
– Ах ты… – не находит от возмущения слов девушка.
– Я прав, – не замечаю, как уголки губ слегка ползут вверх. – Это нормально. Мечта всех инфантильных и хороших девочек – немного пошалить и быть наказанной, – поднимаю на неё взгляд, и встречаюсь с её взором в немом поединке.
Бл*дь, эти глаза.
Два кристально голубых колодца, что камнем утаскивают меня на своё дно. На сто метров… нет, на тысячу в глубину. Её пухлые губки призывно дрожат, как и острый подбородок, который придает её овальному лицу легкие очертания формы сердца.
– Ладно, давай вернемся к твоей спинке. Не хочу, чтобы ты подцепила заразу и умерла от заражения крови. На моем диване. Мне он нравится. И немного для других целей здесь стоит, – парирую я, ощущая резкий прилив крови в поясницу и в пах, когда, всего лишь на мгновение, представляю Мию обнаженную, вжатую попкой в диванные подушки. С широко расставленными в сторону ногами, закинутыми наверх руками, которыми она удерживает себя на месте, царапая мебельную кожу. Чтобы принять меня, вбивающегося в неё в медленном и безумном ритме. Полностью, до звона в яйцах и шлепков по её округлым ягодицам.
Чтобы она кричала подо мной, касалась пятками моих бедер. Движениями податливого тела и рваными словами на выдохе, умоляла меня брать тебя, поглощать тебя, трахать… девочка. Сильнее и глубже.
Черт, я бы хотел не думать об этом, не представлять. Но я не могу. Пока я чувствую себя львом, перед которым положили свежий шницель, но при этом посадили на цепь так, чтобы он не смог до него дотянуться. Думаю, Миа бы очень оскорбилась, если бы сейчас прочитала мои мысли, так что обращение «птичка» в сравнении со шницелем, должно ей льстить.
– Все это проклятое место создано не для меня. Кстати об этом, – девушка тщательно следит за каждым движением моих пальцев.
– Я знаю, что ты учишься на врача. Хватит все контролировать. Иначе верну тебя в камеру, – мне приходится пригвоздить её руки к подлокотнику дивана своим кулаком, чтобы приступить к обработке ран.
Замечаю, как прищурившись, она вновь обращает внимание на этикетку антисептика и нервно выдыхает, слегка дергаясь под моим руководством.
– Ладно. Отдаю бразды правления в ваши руки, сеньор, – говорит на итальянском. Акцент есть и очень явный, но её голос украшает один из моих родных языков. – И хватит называть меня птичка. Что за прозвище такое? – снова возникает эта несносная… uccelino.
– Очень тебе подходит. Я имею в виду твой голос, – замечаю, как её губы трогает легкая улыбка, в тот момент, когда я медленно обрабатываю края раны бактерицидным раствором. Она тает от моего комплимента, а я слишком заигрался в доброго мафиози.
Миа издает тихое «ауч», когда я берусь за самую четкую красную линию, высеченную на нежной коже.
– Сильно глубокие? – устало спрашивает девушка.
– Нет. Это было шоу для видео, не для того, чтобы тебя изувечить. Хотя, он увлекся и зашёл бы слишком далеко. Крови совсем немного. Меньше, чем тебе кажется, если станет от этого легче. Больно?
– Нет. По ощущениям, словно я на солнце сильно сгорела. Скорее это просто отвратительно и унизительно. Грязно и неправильно. И я не понимаю, почему…
Миа замолкает, когда я резко разрываю ткань рубашки на её спине, сильнее обнажая кожу. Нужно сгладить все рваные участки. У меня дыхание на мгновение схватывает. Легкие горят в языках фантомного пламени, когда я вижу, как напрягаются её лопатки и маленькие, но очерченные мышцы спины.
У неё узкая талия, куда меньше длины двух моих ладоней. Глубокая выемка хрупких позвонков, очерченная не только следами от ударов ремня, но и светлой, почти мерцающей кожей. Вид её обнаженного тела завораживает, манит. Не замечаю, как начинаю выводить круги в неповрежденных местах, наблюдая за тем, как спина Мии Ди Карло покрывается мурашками.
Я нахожусь в каком-то забвении. Парализующем. Сковывающем. Её близость творит со мной что-то невероятное, пробуждает ото сна, эти чувства бесят до трясучки в кулаках и пальцах.
– Киан, ты там? Хватит уже там обрабатывать, – выводит меня из состояния транса Миа.
– Достаточно будет тогда, когда я скажу, – просто отвечаю я, скрывая раны специальными бинтами-заплатками, которые не дадут инфекции проникнуть внутрь и остановят остатки кровотечения.
Она садится на диване, как только я заканчиваю лечебные, мать её, процедуры. И вновь наши взгляды сливаются в импульсивном и невербальном танго.
