«Важнее всего отметить, – продолжал Ростоу, – что подобные региональные агрессии, взывающие к мести или возмездию за прошлые унижения, помогают связать воедино все общество в тех случаях, когда задачи модернизации порождают угрожающие расколом внутренние вопросы, которых лидеры коалиции стремятся, по возможности, избежать. Поиск объединяющей национальной политики, например, Насером или Сукарно в период 1955–1958 гг. представляет собой вариант старой проблемы и знакомого ее решения. Боевые кличи вокруг неспокойных Западного Ирана, Кашмира, Израиля и тенденция сбитых с толку политиков переходных обществ цепляться за антиколониальные лозунги не должны никого удивлять. Мы должны спокойно относиться к этой фазе, так как эти ранние, ограниченные внешние авантюры, связанные с последней частью переходного периода, уступают место всепоглощающей работе по модернизации хозяйства и общества в целом», – заключал Ростоу
[610].
В более поздней работе «Политика и стадии роста» Ростоу писал: «После серьезного удара по имиджу США – запуску СССР первого искусственного спутника Земли в октябре 1957 г., а значит, и серьезного рывка в вопросе доставки боеголовок <…> вторым достижением Хрущева было умелое приспособление национализма и стремлений к модернизации в странах Азии, Ближнего Востока, Африки и Латинской Америки к интересам Москвы»
[611]. Именно в этот период мировая повестка предложила нам ультиматум по Берлину, начало конфликта во Вьетнаме, появление режима Кастро на Кубе, проблемы на Ближнем Востоке, а также проблемы с Тайванем. Ведь именно тогда Мао произнес: “Западный Ветер не может одержать победу над Восточным Ветром, Восточный Ветер должен взять верх над Западным Ветром”»
[612].
В Москве на теоретические выкладки Ростоу смотрели с других позиций: «Главное назначение теории Ростоу заключается в том, чтобы направить развитие слаборазвитых стран по пути недопущения в них революционных социалистических движений и победы левых радикальных групп <…> и направления этих стран в сторону совместимых форм, особенно в сфере политики», так говорили аналитики из КГБ СССР
[613]. И в этих словах было много правды.
В отличие от «пактомана» Даллеса, делавшего акцент на создании цепи оборонных проамериканских организаций по всему миру, окружение Кеннеди (Ч. Боулс, А. Шлезингер) считало необходимым сосредоточить усилия не на «обороне свободного мира», а на «удержании мира в хозяйственной системе капитализма»; не на поддержке старого капитализма, а на замене его неоколониальными методами, не на опоре на открыто реакционные, авторитарные режимы, а на расширение социальной базы для построения Pax Americana. Речь шла о стремлении проводить «дипломатию перехвата» революционных движений, удержания их в рамках преобразований, приемлемых для США.
«Дилемма, стоящая перед Кеннеди в каждом районе “третьего мира”, – писал один из его ближайших помощников Т. Соренсен, – была, по сути, одна и та же: как разъединить русских с освободительным движением и предотвратить захват коммунистами власти, не вызывая большого советско-американского столкновения?»
[614].
Таким образом, новая дипломатия Кеннеди состояла в том, чтобы вести избирательную борьбу с силами национально-освободительного движения в «третьем мире». Но, конечно, речь шла не о том, чтобы установить равноправные отношения со странами «третьего мира». Скорее Соединенные Штаты были вынуждены теперь считаться с интересами и позицией многих этих стран в каждой конкретной ситуации. Но на фоне «открытого» дипломатического стиля США оставляли за собой полную свободу действия в любом районе мира, где подвергались опасности государственные интересы США. Их защита продолжала оставаться основой всей внешней политики Вашингтона
[615].
С принятием доктрины «новых рубежей» расширялся и диапазон военных методов отстаивания американских интересов в «третьем мире». Так, создававшаяся республиканцами прежде всего как военная доктрина для противодействия советской угрозе, доктрина «массированного возмездия» в последние годы работы администрации Эйзенхауэра лишила американскую внешнюю политику возможности эффективно отстаивать свои интересы в «третьем мире». Попыткой пересмотреть такое положение была ближневосточная «доктрина Эйзенхауэра», но, как показали события лета 1958 г. на Ближнем Востоке, она не стала универсальным ответом на вызовы Ближневосточного региона.
Стремясь преодолеть существовавшую ограниченность «немирных» орудий американской политики, правительство демократов разработало военную стратегию «гибкого реагирования». При сохранении в силе элемента «массированного возмездия» и гонки ракетно-ядерных вооружений она предусматривала также усиленное развитие обычных вооруженных сил США и специальных частей, которые могли бы осуществлять ведение «обычных войн» – от антипартизанских диверсий до участия в локальных конфликтах.
Как писали в своих мемуарах председатель ОКНШ США в 1955–1959 гг. и вновь занявший этот пост при Кеннеди и Джонсоне в 1962–1964 гг. генерал Максвелл Тейлор, «для того, чтобы меч был эффективным оружием внешней политики, кузнецы, которые его выковывают, должны четко понимать те цели, для которых они с ним работают, а также те препятствия, с которыми для защиты национальных интересов этот меч потом будет бороться военными методами»
[616].
«Новые рубежи» должны были рационализировать использование военной силы в «третьем мире». Видный американский обозреватель Х. Сайди писал: «В феврале 1961 г. Дж. Кеннеди был уже главнокомандующим с некоторыми отличающимися идеями; одна из них особого значения – о том, что США должны научиться тому, как сражаться с коммунизмом на своих собственных условиях. В прошлое ушла исключительная ставка на массированное возмездие Дж. Ф. Даллеса. Это был, по словам Кеннеди, выбор между уничтожением и унижением. Вооруженные силы США должны научиться вести тайные партизанские бои. Они обязаны обрести новую гибкость»
[617].
К доктрине «гибкого реагирования» существовало теоретическое дополнение – «теория эскалации», согласно которой в конфликт должны постепенно вовлекаться все новые и новые силы – местные и американские обычные вооруженные силы. Этот же механизм предлагал оперативную схему по деэскалации конфликта.
