Все в обчине с напряженным волнением ждали его дальнейших слов. От Сванхейд Святослав знал, чего хочет от него земля словенская, но никто не знал, что князь решил.
– У нашей земли с дедами твоими был ряд положен, – напомнил Ведогость, – что род ваш нами правит, мы дань даем. Мы от ряда не отступили. А вот ты отступил, Святославе. Ты в Киеве живешь, а землю нашу забыл. Тринадцать лет к нам глаз не казал, боги гневались. Нарушилась связь земли нашей с Занебесьем, неурожай нам боги посылали, то по разу, а то и два года подряд. Был бы третий, кабы не нашлось средство отвратить гнев их… – он слегка улыбнулся, и на лицах словен тоже мелькнули улыбки. – И хоть от рода твоего то спасение пришло, но не от тебя.
– От кого же? – Святослав с вызовом глянул на Улеба. – Я слышал, вы уже и князя себе другого сыскали?
– То воля госпожи Свандры – другому ее внуку, твоему брату, стол холмоградский вручить. И нам, словенам, угоден будет князь Улеб. Мы, все лучшие мужи земли словенской, просим тебя: отдай стол твоему брату, чтобы был у нас, словен, свой князь, как по ряду дедовскому уложено было. Чтобы ходил он в гощение по земле нашей, хранил нас, на богов за нас чары поднимал. А мы по старине будем тебя почитать за верховного владыку своего, дань давать и во всем волю твою исполнять.
По словенскому столу пробежал ропот одобрения, люди кивали, подтверждая, что Ведогость выразил их общее мнение. Русский стол молчал: люди Святослав не хуже него самого знали, как мало нравится ему такое решение.
– Я дал слово, – Святослав поднял голову, – пять лет назад, что между Варяжским морем и Греческим никогда больше не будет других князей, кроме меня. Дав моему брату… – он бросил досадливый взгляд налево, – Улебу княжий стол, я нарушу свое слово и навлеку гнев богов на себя и на вас. Моя бабка, госпожа Сванхейд, не даром двадцать пять лет назад рассудила: оставить все наследие рода только за моим отцом. У нее было трое взрослых сыновей: Ингвар, Тородд, Хакон. Когда мой отец стал князем в Киеве, она могла отдать стол в Хольмгарде его брату Тородду, и сейчас он правил бы вами. Или его сын, – Святослав взглянул на Бера. – Но она решила иначе. Вы все знаете мудрость госпожи Сванхейд. Она сочла, что не стоит рубить золотое обручье на много мелких частей. Лучше оставить его целым. Не стоит рубить удачу – самое дорогое, что оставили нам предки. Не стоит разрывать Восточный Путь. Все наследие и вся удача рода должны принадлежать кому-то одному – только так их можно сохранить и преумножить. Всякий первенец благословлен богами. Всеми этими сокровищами должен владеть только старший сын. Мой отец был старшим сыном Олава. А я – старший сын моего отца.
– Сейчас госпожа Сванхейд думает иначе, – заметил Бер. – Ты сам слышал, и мы слышали. Она желает, чтобы в Хольмгарде правил Улеб, раз уж ты не можешь навещать нас чаще, чем один раз в тринадцать лет.
– Таких решений не берут назад, – Святослав ожег его суровым взглядом, будто ледяным бичом, но Бер принял эту голубую молнию, не дрогнув, поскольку сделан был из не менее крепкого вещества. – Каждый, кто говорит от имени богов, должен знать: сказанное слово назад не вернуть. Если бы боги каждый день устраивали мир заново, то здесь и поныне шла бы драка между волотами, а род людской и родиться не мог бы. Всякий, в ком кровь богов, должен знать: он произносит свое слово один раз и навсегда. Я – потомок Одина. Могу перечислить всех моих предков, к нему восходящих. И пока боги не отняли у меня память, я не нарушу слова и никому другому не позволю.
– Не посадник, но князь по ряду деловскому должен нами править, – сказал Призор. – Мы мирились, пока ты был юн и один сын у отца. Но коли есть другой, – он кивнул на Улеба, – дай нам князя своего. Под посадником ходить не желаем.
– Слышали мы, ты на хазар задумал воевать? – заговорил Храбровит. – На вятичей, как их там? Ступай. Вольному воля. Вольные люди на рать ходят, смерды дома сидят. Будешь с нами, как со смердами, так и мы тебе не друзья!
Святослав стиснул зубы, грудь его поднялась, будто он пытался глубоким вдохом задавить растущую внутри досаду. Свои видели, что он с трудом сдерживает гнев. Но Храбровит, хоть и не отличался большим умом, сумел напомнить о самом для него важном. Святослав стремился к славе победителя царства хазарского, и воевать со словенами ему вовсе не хотелось. Славы такая война не принесет – один позор, что с собственной отчиной не смог сладить! Скажут, родная же старая бабка против него, сокола, мятеж подняла!
– Вот что я вам скажу, мужи словенские! – Святослав положил кулаки на стол перед собой. Лицо его казалось замкнутым, но спокойным. – Не жить двум медведям в одной берлоге, а двумя князьям в отчине моей. Положим так: я дам вам другого посадника, вот, скажем, Градимира, – он показал на русоволосого молодца лет тридцати, сидевшего среди его ближников. – Он роду не княжеского, но хорошего, дед его Олегу Вещему верно служил. А чтобы вам обиды не было, пусть он в жены возьмет правнучку госпожи Сванхейд, Малфриду. Так род наш у власти останется, ни ряд наш не будет нарушен, ни воля моя княжеская. С женой своей, Эльгой, мой отец за Олегом Вещим стол киевский получил, и приняли его кияне.
По ряду словен пробежал возбужденный ропот, но истинной причины этого волнения Святослав не знал. Десятки глаз обратились на Дедича, а тот выпрямился и подался вперед, в изумлении глядя на Святослава. Вот чего он никак не ждал – что князь попытается отнять деву, в которой и он, и многие другие уже видели его будущую жену.
– Вот так… дело! – вырвалось у Призора. Как стрый Дедича и нынешний глава его рода, он никак не мог спокойно отнестись к такому грабежу. – Ты, княже… у Свандры-то спросил, отдаст она внучку за твоего мужа или… за другого кого думала отдать. Малфриду силком не выдашь. Она у нас птица не простая. Невестой Волха была, землю нашу от голода спасла, и дитя Волхово у нее…
– Какое Волхово дитя? – изумился Святослав, об этом ничего не знавший.
– Дитя Волха-Ящера она родила, божеское дитя, и в нем благословение земле на…
– Да какое к йотуну Ящера? – перебил его потрясенный Святослав. – Мое у нее дитя!
Наступила тишина – будто молния ударила через крышу прямо в стол и убила всех разом.
– Какое, извод возьми, твое? – Дедич встал, обернувшись к Святославу; от изумления и возмущения он забыл даже почтение, которым был обязан князю. – Тебя тут близко не было!
– Так ее к вам привезли-то когда? – Святослав тоже встал, удивленный тем, что приходится спорить за признание своего отцовства. – А до того она моей хотью была. Мать ее увезла от меня, чтобы с женой моей, княгиней… какого раздала не вышло. Сюда ее увезли, здесь она и дитя родила. Мое. Я вроде слышал про него, да так… болтали…
Слухи о беременности Малуши до него доходили еще в Киеве, через Эльгиных молодых служанок, из которых иные были очень дружны кое с кем из его гридей. Но у него уже росли двое сыновей от водимых жен, иметь детей от Малуши он вовсе не хотел, потому выбросил эти слухи из головы, даже не особенно им поверив. И вдруг получил такое подтверждение – от жрецов и старейшин, в обчине Перыни!
